У Джесс блестят глаза.
— Ладно, твоя взяла, — соглашается она. — Делай свой маникюр.
Над палаткой бушует гроза, а мы красим друг другу ногти ярко-розовым мерцающим лаком.
— Потрясающе! — восхищаюсь я, когда Джесс заканчивает обрабатывать мою левую руку. — Ты прирожденная маникюрша!
— Спасибо, — сухо отзывается она. — Что бы я без тебя делала.
Помахиваю рукой, чтобы просушить лак у фонаря, потом снова достаю пудреницу и любуюсь своим отражением.
— Теперь тебе надо научиться задумчиво подносить палец к губам, — объясняю я и показываю, как это делается. — Ну, как будто хочешь обратить внимание на новое колечко или браслетик. Пусть все видят.
Я протягиваю Джесс зеркало, но она отворачивается и снова замыкается в себе.
— Нет, спасибо.
Я убираю пудреницу и погружаюсь в раздумья. Спросить бы у Джесс, почему она ненавидит зеркала. Но как-нибудь поделикатнее.
— Джесс… — начинаю я.
— Что?
— Почему ты ненавидишь зеркала? Тишина, только воет ветер.
— Сама не знаю, — наконец отвечает она. — Но в детстве, когда я смотрелась в зеркало, папа бранил меня за тщеславие.
— За тщеславие? — От удивления я широко раскрываю глаза. — И что, так каждый раз?
— Почти. А почему ты спрашиваешь? Твои родители что говорили?
— Мои родители… — Мне вдруг становится неловко. — Они часто повторяли, что я — самый хорошенький ангелочек, какой когда-либо слетал на землю.
— М-да, — Джесс пожимает плечами, словно говоря: «Подумать только».
Несколько минут я молча разглядываю свои ногти.
— А ведь ты права, — вдруг признаюсь я. — Меня избаловали. Родители мне ни в чем не отказывали. Мне ничего не приходилось делать самой. Ни разу. Всегда кто-нибудь помогал. Сначала мама с папой… потом Сьюзи… теперь Люк…
— А я научилась самостоятельности с тех пор, как помню себя, — говорит Джесс. На ее лицо падает свет фонаря, но разгадать выражение невозможно.
— Похоже… строгий он, твой папа, — робко замечаю я.
Джесс отвечает не сразу.
— Папа никогда не выдает своих чувств, — объясняет она. — Он не хвалил нас — ни разу, никого. Конечно, в душе он нами гордится, — убежденно добавляет она, — но у нас в семье не принято хвастать своими делами.
Внезапно налетевший ветер срывает угол палатки, брызжет на нас дождем. Джесс хватает ткань и закрепляет на прежнем месте.
— И я такая же, — продолжает она, забив камнем в землю металлический костыль. — Если я молчу, это еще не значит, что я бесчувственная. — Она оборачивается и смущенно смотрит на меня. — Бекки, когда я приехала к тебе в гости, я вовсе не хотела тебя обидеть. Или показаться… ледышкой.
— Напрасно я тебя обозвала, — запоздало раскаиваюсь я. — Ты уж прости…
— Нет, — перебивает Джесс, — это ты меня прости. Мне надо было перебороть себя. Расслабиться. — Она откладывает камень и несколько секунд смотрит на меня. — Честно говоря, я тебя… немного побаивалась.
— А Люк считал, что я на тебя давлю, — грустно произношу я.
— Я думала, ты чокнутая. — Мы с Джесс обе улыбаемся. — Нет, серьезно, — продолжает она. — Так и думала. И все гадала, из какой психушки взяли тебя родители.
— Да? — Мне становится как-то не по себе. И голова опять разболелась.
— Тебе надо поспать, — говорит Джесс. — Сон — лучший лекарь. И лучший наркоз. Вот тебе одеяло. — И подает мне что-то похожее на лист тонкой фольги.
— Ладно, — с сомнением соглашаюсь я. — Попытаюсь.
Выбираю для головы местечко поудобнее, без острых камней, и закрываю глаза.
Но мне не спится. В голове крутится наш разговор, а тут еще дождь хлещет и палатка хлопает на ветру.
Я избалованная.
Капризная девчонка.
Неудивительно, что Люк не выдержал. Ничего странного, что наш брак кончился катастрофой. Это я во всем виновата.
Господи… Опять у меня глаза на мокром месте. Сердце щемит, шея как-то вывернута, в спину впился осколок камня…
— Бекки, как ты? — спрашивает Джесс.
— Неважно, — сдавленным и сиплым голосом отзываюсь я. — Уснуть не могу.
Джесс не отвечает. Или не расслышала, или не знает, что сказать. Но вдруг я чувствую, что она придвигается ближе. Поворачиваю голову, а она протягивает мне какой-то белый брусочек.
— Это, конечно, не мятная помадка, — предупреждает она.
— А что? — с интересом спрашиваю я.
— Мятный кекс «Кендол». Альпинисты часто берут его с собой.
— Спасибо, — шепчу я и откусываю кусочек. Вкус какой-то чудной. Но сладко. Мне не очень-то нравится, но, чтобы не обидеть Джесс, я старательно жую кекс. И вдруг снова заливаюсь слезами.
Джесс вздыхает, доедая свой ломтик.
— Ну что с тобой?
— Люк навсегда меня разлюбил, — всхлипываю я.
— Сомневаюсь.
— Можешь мне поверить. — У меня течет из носа, я вытираю его рукой. — Как вернулись из свадебного путешествия, все у нас напереко-сяк. Это я виновата, я все испортила…
— Нет, не ты, — перебивает Джесс. — Точнее, не только ты, — спокойно поясняет она. — Вы оба. т Она аккуратно складывает обертку из-под кекса и сует в свой рюкзак. — Это к разговору о маниях. Люк — законченный трудоголик!
— Да знаю я. Но я думала, он изменился. Пока мы путешествовали, он расслабился. Все было просто идеально. Я так радовалась.
С болью в сердце я вдруг вспоминаю нас с Люком, загорелых и беззаботных. Мы держимся за руки. Вместе занимаемся йогой. Сидим на террасе в Шри-Ланке и планируем возвращение-сюрприз.
У меня были такие радужные планы. И ни один не сработал.
— Медовый месяц не может длиться вечно, — резонно возражает Джесс. — Рано или поздно он все равно кончится.
— А я так мечтала выйти замуж, — сокрушаюсь я, — Мне так ясно все представлялось! Как мы сидим вокруг большущего стола при свечах. Я, Люк, Сьюзи… Таркин… все счастливы, все смеются…
— И что же случилось? — Джесс проницательно смотрит на меня. — Со Сьюзи? Твоя мама говорила, что она твоя лучшая подруга.
— Была. Пока не нашла себе… другую подругу. — Смотрю на голубую хлопающую парусину палатки и чувствую, что в горле встал ком. — У всех новые друзья, новая работа, новые увлечения. А у меня… никого не осталось.
Джесс застегивает молнию рюкзака и с силой затягивает тесемки. Потом поднимает голову.
— У тебя есть я.
— Я тебе даже не нравлюсь, — скорбно напоминаю я.
— Но я же твоя сестра, — возражает Джесс. — Придется терпеть.
Ее глаза искрятся весельем. И теплом. А я думала, Джесс на такое не способна.
— Знаешь, а Люк хочет, чтобы я была похожа на тебя, — помедлив, сообщаю я.
— Ну-ну. Как же.
— Честное слово! Чтобы была такой же бережливой и экономной. — Я украдкой прячу недоеденный кекс за камень, надеясь, что Джесс не заметит. — Ты меня научишь?
