Голубые глаза у матери его любимой. У Вари тоже голубые, но не такие. У Варежки отцовы глаза — яркие, искрящиеся. А у Юлии Юрьевны — светлее. И в сто раз холоднее. Тину даже показалось, что температура воздуха в прихожей упала на пару градусов — пока он ей в глаза смотрел.
Варя больше похожа на отца и брата, хотя они оба — здоровенные крепкие мужики. Но опасаться следует не их, а именно этого человека. Именно эта тонкая хрупкая женщина — последний бастион на его пути. Последний и самый крепкий. Тихон почувствовал, как давятся стебли нежных и хрупких цветов, которые он сейчас сжимал в своей протянутой руке. Кажется, он даже услышал приглушенный хруст.
Негромко кашлянул Глеб Николаевич.
— Мама, это… — тихо, но решительно начала Варвара. Ее прервал дверной звонок.
— Это Коля с Любавой! — Самойлов-старший будто обрадовался даже. Тому, что нарушилась эта почти звенящая тишина.
За дверью и в самом деле оказались Самойловы-младшие. В составе Николая, Любавы и Леночки. И сразу стало шумно и живо в прихожей, в которой до этого ощущался буквально арктический холод. Все стали здороваться, обниматься, целоваться. Тихон опустил руку с хрупкими, нежными и, видимо, уже сломанными цветами.
— Коля, давай мне Леночку и разувайся! — оказывается, у обладательницы ледяных глаз вполне теплый и живой голос. Когда она говорит с родными и любимыми людьми.
Однако, упитанное чадо в белой маечке с ярко-алой клубничиной на груди и кокетливых штанишках с оборочками, гордо восседавшее на руках у Николая, отвернулось от бабушкиных рук, уткнувшись носом в отцовское плечо.
— Ко мне хочет, — довольно рассмеялся Глеб Николаевич. — Ленок, иди к деду.
Но и Глеба Николаевича привередливая Леночка проигнорировала. Зато распахнула свои и без того немаленькие глазки на сочный желтый букет с яркими алыми вкраплениями. А потом обратила внимание на то, что к букету прилагалось. И чуть не вывернулась из отцовых рук, подкрепив свое намерение громким возгласом.
Все шестеро взрослых уставились на извивающуюся на руках у отца малышку, которая всем своим видом и протянутыми пухлыми ручками демонстрировала, чего она хочет. Точнее, кого.
— Ну… — Ник прокашлялся. — Придется тебе ее взять, Тиныч. Если Ленка чего-то удумала…
Тину казалось, что все замерли. И смотрят только на него. И женщина с ледяными глазами, и совсем не по-домашнему в костюме заведующий травмой, и красивая черноволосая жена Николая — тоже с проблесками льда в темно-синих глазах, и сам детский хирург, борец-вольник и отец Леночки в одном лице. И его любимая Варежка. Все смотрели на него.
Потом Варя протянула руку, и он отдал ей букет. И сам неловко протянул руки к Нику.
— Коля, не стоит, — раздался предупреждающий голос Юлии Юрьевны.
— За спину придерживай, — строго наказал Николай, сделав вид, что не услышал мать. — И не присаживай — рано еще.
Тихон все это не слышал. Он вообще не понимал, что ему говорят. И было страшно так, как, наверное, не было еще никогда в жизни. Когда принял на руки чужого ребенка. А руки вдруг взяли — и вспомнили. Да, тогда он был совсем мальчишкой, но его часто оставляли посидеть с младшими. И с Софией, и с Лизой. И хотя это было давно, и, кажется, в другой жизни, руки как-то сами повернули и прижали малышку. На него уставились два любопытных синих глаза в обрамлении таких ресниц, которые посрамили бы любую фотомодель. Взрослый мужчина и почти полугодовалая девочка внимательно смотрели друг на друга. А на них смотрели все остальные.
Леночка принялась что-то Тихону влюбленно ворковать и хлопать своим кинодивьими ресницами. Зрелище выходило завораживающее и уморительное одновременно. Поэтому Тин упустил момент, когда маленький пухлый пальчик вошел ему в ноздрю до упора.
— Ай! — и чудом ничего больше не добавил — из не допущенного к публичному употреблению. Было неожиданно и в целом больно. Леночка обиженно поджала губки и попыталась сунуть палец себе в рот, но Тин успел перехватить ее за руку. Перевел беспомощный взгляд на Любу, не зная, что делать в такой ситуации. И тут взрослые словно по команде дружно расхохотались. Любава достала из сумки упаковку влажных салфеток и вытерла дочери палец. Леночка, как только получила снова в свое единоличное пользование собственные ручки, принялась проверять, как у ее новой игрушки прикреплено ухо и воротник рубашки.
— Ну, все! — отсмеялся Ник. — Елена Николаевна признала дядьку.
— Нет, ты посмотри на эту молодежь, Юленька, — обратился к супруге Самойлов-старший. — Мы с тобой еще ничего не решили, благословения своего родительского не дали. А они уже в дядьки определили.
— Это не мы! Это Леночка, — не согласился с отцом сын. — А ты же в курсе, что характер у нее настырный. Вся в деда.
Глеб Николаевич только хмыкнул. Леночка продолжала проверять на прочность все, до чего могла дотянуться. Нос от нее предусмотрительно прикрыли, чем весьма расстроили ребенка. На какое-то время наступила пауза.
— Ну, что мы в прихожей-то стоим? — нарушила тишину Юлия Юрьевна. — Проходите в столовую. Варенька, давай мне букет. Это же мне… Тихон подарил.
Действие семнадцатое. Воспользовавшись тем, что Героиня прислушивается к замечаниям из суфлерской будки, Герой поворачивается к зрительному залу и показывает язык
В авторской суфлерской будке обреченно машут рукой, едва не опрокидывая кофейник с коньяком.
Дорога от Самойловых-старших проходила в молчании. Слишком много говорили, переживали и проживали за эти несколько часов оба. И сейчас под тягучий саксофон ехали сквозь вечернюю августовскую столицу и молчали. Молчали задумчиво, а, может — умиротворенно.
— Варь, — на очередном светофоре нарушил молчание Тихон. — Я сейчас тебя завезу и домой съезжу. Кое-что взять надо. Потом вернусь. Переночую у тебя, ладно?
Все задом наперед сказал. Но сообразил тоже задним числом, только когда произнес.
Варя повернула к нему голову, посмотрела задумчиво.
— Ладно, — согласилась просто. — Переночуй. Только зачем круги наматывать? Поехали сейчас сразу к тебе, возьмешь, что нужно, а потом ко мне.
Вот чего бы ему раньше язык не прикусить? Чего бы ему сначала Варю домой не отвезти, а потом не заикаться о том, что надо вернуться к себе на квартиру?
— Не, давай я сначала тебя отвезу, ты же устала, наверное…
— Не настолько. Не дури, Тихон. Нам почти по дороге. Поехали к тебе.
Он чертыхнулся про тебя. Но промолчал. Спорить было еще нелепее, чем начинать этот разговор.
Припарковавшись у подъезда, предпринял еще одну попытку.
