И первым испытанием стала свадьба, о дате которой мы никак не могли договориться. Причем даже не между собой, а с родителями. Я вспомнила о своей мечте провести торжество на берегу моря, но родственники и друзья были категорически против, потому что на таком событии, как бракосочетание Золотаревой и Славина, хотели присутствовать все. В итоге я психанула и предложила Паше именно то, чего боялась когда-то сама, — сходить и расписаться без суеты и цирка, в который нашу свадьбу превращали дорогие родственники, на что получила резкий отказ.
— Нет уж, я это уже проходил. Предложение без кольца не предложение, а свадьба без белого платья, надо полагать, не свадьба. Договаривайся с матерью как хочешь, но платье должно быть, как и ресторан.
Пришлось соглашаться на пышное торжество, на котором настаивали родители, возглавляемые дядей Демидом. И все прошло намного лучше, чем я себе представляла. Никакого цирка с множеством народа не было, наоборот, все были довольны и счастливы, а клятвы мы произнесли под пологом все тех же алых парусов, из которых дизайнеры соорудили для нас навес и которые Славин настоял увезти с собой из Эмиратов, потому что «зря я, что ли, их два дня красил?!» Флаг с гербом нашей дружбы мы тоже использовали, подняв его над шатром после произнесенных клятв, а затем повесили в спальне, несмотря на мои возмущения о том, что это безвкусица. Пашка заявил: «Хочу!» — и все.
Характер его резко не улучшился, и еще некоторое время его буквально-таки ломало во время споров, когда он вместе с матом заглатывал обидные слова, которые хотел произнести в мой адрес, выбегал из дома и курил, пока не успокоится. А потом возвращался со спокойным, философским выражением лица великого мученика.
Особенно непросто ему пришлось во время моей первой беременности, которая проходила далеко не гладко. У меня были проблемы со здоровьем, я сильно поправилась, постоянно чувствовала себя неповоротливым бегемотом и свое плохое настроение, конечно, срывала на нем. Он тоже злился, но, стиснув зубы, терпел. Особенно наши отношения накалились в самом конце беременности, когда он заявил, что хочет присутствовать на родах. Я была против, кричала на него, била, а затем заставила ходить на курсы будущих родителей. Он считал это таким же бесполезным занятием, как и отпуск или предложение под алыми парусами, но исправно ходил, всерьез вознамерившись попасть ко мне в палату.
Когда же роды начались, он только и повторял, какие курсы были полезные, когда растирал мне спину и делал массаж, а я благодарила его, что он не оставил меня в этот ужасный день. И очередной трудный период в наших отношениях закончился громким криком дочери. Я чуть ли не впервые видела, как Пашка плачет, что было редкостью даже в детстве. Дочь торжественно назвали в честь нашей общей подруги Яной — правда, я так и не поняла, почему муж принял такое решение.
Я все-таки уволилась с работы. По настоятельному совету тети Марины, которая оказалась свидетельницей нашего спора за семейным столом. Мать Паши рассказала мне, как их брак с дядей Демидом, который мне казался идеальным, трещал по швам, когда она работала главным бухгалтером в его первой фирме. Тогда она запрещала ему заключать сделку, а он настаивал на обратном. В итоге тетя Марина самоустранилась, сделка провалилась, контора закрылась, а семья сохранилась. Я над увольнением раздумывала долго, потому что не знала, как буду жить без работы. Это было трудное решение в моей жизни. Уволилась на свой страх и риск, а также гнев и непонимание происходящего мужа. Однако вскоре поняла, что поддерживать его в стенах дома даже продуктивнее, чем в офисе. Я не лезла в детали его дел, но могла помочь советом, прекрасно понимая всю подноготную бизнеса, что было ничуть не хуже. Сначала хотела устроиться на другую работу, но случился первый декрет, потом второй, а затем я начала искать себе занятие, которым можно было бы заниматься дома.
Пашка не врал, что моя полнота совсем не влияет на его любовь, и вскоре после рождения Яны я вновь узнала, что беременна. Родилась наша вторая дочка, над именем которой мы раздумывали очень долго. И спорили на этот раз о том, поддержать ли традицию Золотаревых и называть детей на одну букву или же не стоит. Причем я, бывшая Золотарева, настаивала на том, что традицию можно и нарушить, а Пашка вещал о семейных ценностях. Он победил, и мы оказались перед скудным списком имен на букву «Я». Дочь назвали Ярославой, или кратко Ярой, которая стала отличной партией для Яны.
Благодаря дочерям, которые пошли в породу отца — черноволосые и кареглазые, — я поняла, что мой друг как был в детстве кудрявым, так им и остался. Просто его короткая стрижка не позволяла волосам виться. Яна с Ярой же обладали гривами длинных, жестких, вьющихся волос, которые доставляли мне немало хлопот, чтобы уложить их в аккуратные прически, и которые Славин запрещал подстригать.
— Когда вырасту, покрашусь в блондинку, как ты, — заявила однажды Яна, когда я ее заплетала.
— Я тебе покрашусь! — заорал из соседней комнаты Пашка, услышавший ее слова. — Отлуплю! На порог дома не пущу!
Дочь прикусила язык, состроив рожицу зеркалу, а я улыбнулась.
Чем старше становился Паша, тем больше он напоминал мне своего отца: строгий, но справедливый. Дочери его характер значительно смягчили, потому что на них сорваться не получалось, как у дяди Демида на сына, но все равно плюшевым мишкой Славин не стал.
Про букеты он, как и говорил под алыми парусами, бывало, забывал, но зато, видимо, оценил то, как на меня подействовал корабль, потому что подобные сюрпризы в моей жизни хоть не были частыми, но все-таки случались. Так, на выписке из роддома меня встречал флешмоб танцоров, на тридцатипятилетие ожидали не просто посиделки в ресторане, а настоящий бал, мастер-класс по танцам для родственников и платье Золушки. Эти праздники были редкими, но я их ценила наравне с его бытовыми, обыденными подвигами. Пусть у нас и не всегда получалось следовать своим обещаниям, которые дали друг другу, но мы старались.
Что же касается многострадального контракта с китайскими поставщиками, то его так и не удалось заключить в том виде, в каком его хотел видеть Паша. Но все-таки выгоду мы с него получили. И пусть Славин так и не открыл новый филиал, но со временем все-таки осуществил свою мечту. Из «Строймира» выделилась дочерняя компания по оптовым продажам строительного оборудования, и ее владельцем стал мой муж.
У нас родился сын, которого назвали все-таки Ильей, нарушив традицию, потому что на «Я» оставались только Ярополк да Яромир, и я в целом была не против, но вот муж тут же открестился. Мы переехали в Москву. Я превратила свое увлечение книгами в работу и начала сочинять сказки для детей. Яна с Ярой пошли в школу. Илья в садике дергал за косички сероглазую девочку. Пашка продолжал есть с аппетитом мои супы и работать допоздна, а я — смотреть мелодрамы и читать беллетристику.
У нас была довольно обычная жизнь. Семья. Любовь.
Ее отличительная черта была лишь в том, что она выросла на крепкой дружбе.
С того месяца, который мы провели в арабской сказке, у нас появилась семейная традиция: каждый октябрь хотя бы на неделю, но мы выезжали вдвоем на море.
В нашей жизни была любовь 24/7.
А еще были…
Солнце. Море. Пляж.
