Серебряный закурил новую сигарету.
— Его мать уже два месяца с ума сходит. Мы думали, что малыша убили.
— Типун тебе на язык! — Женщина торопливо перекрестилась. — Ты что несешь?!
— Отдайте мне мальчика.
— Зачем это? — взгляд женщины сделался подозрительным.
— Я домой его заберу. Ванюшка! Ты хочешь к маме?
Мальчик слез с лошадки, подошел к краю помоста, посмотрел на него серьезным, недетским взглядом.
— Хочу.
— Так, стоп! — Женщина замахала руками. — Ишь, какой прыткий! А если ты меня обманываешь? Может, ты мальчонку на органы забрать хочешь или еще на что?
— Мать, какие органы?!
— А ты докажи, что это твой мальчик!
— У меня есть документы.
— Документы подделать можно.
— Слушай, мать, — Серебряный потерял терпение. — Где твой сын?
— Это который?
— Который начальник этого балагана.
— Это не балаган! Это солидное заведение!
— Оно станет солидным после определенных финансовых вливаний, — вкрадчиво сказал он. — Или мне полицию вызвать, чтобы вас за похищение ребенка привлекли?
Женщина, до этого боевая и решительная, испугалась не на шутку:
— Да ты что?! Какое похищение?! Какая полиция?!
Серебряный тяжело вздохнул.
— Отведешь меня к директору или как?
— Отведу. Ванька, иди сюда.
Директор цирка, добродушного вида увалень, оказался мужиком сообразительным и оборотистым. Странно, что при такой оборотистости цирк терпел убытки. Предложенную Серебряным сумму он тут же удвоил. Серебряный не стал торговаться.
— Давай мальчика, — сказал он матери.
— Подожди ты, ирод! — отмахнулась та. — Я дите хоть накормлю перед дорогой.
Серебряный сидел за столом и с несвойственным ему умилением наблюдал, как Ванька уписывает манную кашу.
— Реветь будет, — убежденно сказала тетка.
— Не будет. — Серебряный улыбнулся. — Ванька, ты мужик?
— Угу, — ответил мальчик, облизывая испачканные в каше пальцы.
— А мужики не плачут. Ты не будешь плакать?
Ванька покачал головой.
— Вот и молодец! Настоящий мужик! Скоро ты увидишь маму.
— И Тая? — спросил Ванька.
— Давай сначала маму, хорошо?
Мальчик снова кивнул.
Они уже усаживались в машину: Серебряный за руль, Ванька сзади, на пассажирское сиденье.
— Стойте! — К ним спешила все та же тетка. — Вот, — она просунула в открытое окошко плюшевого медведя, — он без этой зверушки не засыпает.
— Бери мишку, Иван, — скомандовал Серебряный.
Ванька прижал игрушку к животу, нетерпеливо заерзал.
— Поехали? — спросил Серебряный.
— Поехаи!
* * *
Аннушка ушла. Маша старательно закрыла за ней дверь. Она теперь все делала старательно: застилала постель, убирала в квартире, поливала цветы…
Так было нужно. Так удавалось сохранить хотя бы иллюзию нормальной жизни. Она знала, что настоящей жизни у нее больше никогда не будет. Для настоящей жизни нужен стимул, а стимула нет.
Она бы не стала бороться, цепляться за реальность, если бы не Серебряный. Ему и без того тяжело. Она видела, как он переживает. Видела и ничего не могла с собой поделать. Она даже поговорить с ним не могла. Маше казалось, что она разучилась разговаривать.
Надо наконец взять себя в руки и уйти. Серебряному тяжело. Он целыми днями где-то пропадает. Она его понимает и не осуждает. Винить и казнить нужно только себя.
Все, решено — она напишет Серебряному письмо, она все объяснит…
Наступил вечер, напольные часы показывали девятый час. Серебряный за весь день так и не позвонил. Ему тяжело, она его понимает…
Маша сидела в гостиной, она даже свет не стала зажигать. Зачем? С тем мраком, что поселился у нее в душе, свет все равно не справится.
Тихо скрипнула входная дверь. Серебряный вернулся. Сейчас он спросит, почему она сидит в темноте, а она опять не сможет ему ничего ответить…
— Маша?!
Голос Серебряного был каким-то странным, даже в своем нынешнем сумрачном состоянии она это почувствовала.
— Машка! Иди сюда! Немедленно!!!
Ей не хотелось вставать из кресла, не хотелось включать свет, но в его голосе было что-то такое, что заставило ее двигаться.
От яркого света, заливающего прихожую, Маша сощурилась. У дверей стояли две фигуры: одна большая, вторая маленькая…
Она моргнула, прогоняя плывущие перед глазами радужные круги.
— Машка! — сказала большая фигура голосом Серебряного.
— Мама! — сказала маленькая фигура голосом ее сына…
Что-то он сделал неправильно. Надо было как-то ее подготовить. Сейчас не пришлось бы метаться между лежащей в обмороке Машей и ревущим Ванькой.
— Не плачь, Ванька! Мама просто заснула. — Одной рукой он обнимал мальчика, второй тряс бесчувственную Машу. — Сейчас мы ее разбудим. Ишь, надумала спать в такой ответственный момент! Да, Ванька?
— Спит? — Ванька перестал реветь, погладил Машу ладошкой по лицу. — Мама, встаяй…
Ей снился чудесный сон. Впервые за эти месяцы ей снился Ванька. Ванька гладил ее по лицу и говорил: «Мама, встаяй».
Ей не хотелось просыпаться, но она открыла глаза.
Сон не кончился.
— Пьяснулась! — радостно сказал Ванька и обнял ее за шею чумазыми, липкими ручками.
От него пахло молоком и шоколадом.
— …Он проголодался в дороге, я купил ему шоколадку, — виноватым голосом сказал Серебряный.
— Ванька? — Маша погладила сына по перепачканной шоколадом щечке.
Сон был таким реальным. Слишком реальным…
— Серебряный? — она прижала Ваньку к груди. — Серебряный?!
— Только не падай больше в обморок! У меня еще слишком мало опыта общения с двухлетними мужиками, — попросил он.
— Серебряный. — По ее счастливому лицу текли слезы.
— Машка, мы уставшие, голодные и грязные! Машка! Хватит валяться посреди прихожей! Между прочим, наш мальчик хочет спать…
Он нес какую-то чепуху и от всей души надеялся, что Маша не заметит его слез. Он же мужчина, а мужчины не плачут. Даже от счастья…
Маша хотела просто тихо расписаться, но Серебряный настоял на настоящей свадьбе: с подвенечным платьем, маршем Мендельсона и прочей мишурой. Ваньке тоже хотелось свадьбы. Он не знал, что это такое, но папа сказал, что будет очень весело, а Ваньку хлебом не корми, дай повеселиться.
Несмотря на Машины опасения, все прошло просто замечательно. Оказывается, свадьба — это не так уж и страшно.
Они сбежали от гостей довольно рано, сослались на то, что у Ваньки режим, который ни в коем случае нельзя нарушать.
