как? — голос звучал будто издалека, робкий, тихий, убитый. — Вставай, нужно вымыться. Я знаю отличные таблетки. — Ты меня слышишь? — кто-то осторожно присел рядом, заглядывая в зарёванное лицо.
Дашка?
— Ксюх, прости… если бы я знала, что он такой урод… Ксюх, веришь?
Перевела на неё недоуменный взгляд, словно впервые замечая янтарную радужку, светлые пряди волос и искусанные от волнения губы.
— Почему? — просипела, наблюдая за поникшим лицом.
Сестра поднялась с пола, и Ксюша увидела, что она уже успела одеться. Подошла к двери, закрылась на внутренний замок..
— Всё просто — я любила его, а он меня — нет. Ревновала жутко. На что только не шла, заставляя обратить на себя внимание. — Горько улыбнулась, провожая Ксюшу в ванную. — Я не такая уж и с*ка, Ксюх.
Ксюша заторможено отрегулировала воду и, сняв одежду, стала под обжигающие потоки воды, с особой тщательностью вымывая промежность. Не было стыдно, что Дашка стояла рядом, заботливо поддерживая шатающееся от слабости тело. После пережитого всё было похрен.
— Почему сразу не сказала? — спросила бесцветным голосом, приняв из её рук полотенце.
— Потому что он запретил. А то, что ты не позволяла трахнуть себя — было мне только на руку. Я искренне надеялась, что так будет и дальше. Что устанет таскаться за тобой и, наконец, обратит на меня внимание не только в момент секса, а и вообще. Знаешь, — прошла на кухню, по-хозяйски поставив на плиту чайник, — я даже восхищалась тобой. Твоему умению противостоять его напору. По-своему обрадовалась, когда между тобой и Денисом проскочила искра. Вот, думаю, подфартило. И делать ничего не придется. А потом… — поставила перед безучастной сестрой чашку, всыпала растворимый кофе, на автомате добавила сахар, — Антон заявился ко мне и сказал, что нашу связь нужно прекратить, мол, любит он тебя до одури и прочая ересь. Ну я возьми и ляпни, что ты с Денисом спишь. На зло сказала, понимаешь? Не будучи уверенной, но, блин, Ксюх, я видела, как он смотрел на тебя, как крушил всё в квартире, избивая Санька. Это было ведь не просто так. Я и ухватилась за эту идею, лишь бы удержать Антона.
— Помогло?
Посмотрели друг на друга. Дашка грустно усмехнулась.
— Нет. Я и парня потеряла, и сестру.
Повисла долгая пауза. Дашка обжигала губы горячим кофе, попутно затягиваясь непонятно откуда нарисовавшейся сигаретой, а Ксюша смотрела в окно, чувствуя себя героиней одноименной антиутопии. Её использовали в прямом смысле слова, а она сидит на кухне мрази и слушает душевные излияния презираемой доселе родственницы.
Хмыкнула, подавшись смешком. Потом ещё раз. И зашлась громким истерическим смехом, прикрыв лицо руками. Это ж надо так… С*кааа…
И как теперь быть? Как смотреть Денису в глаза? Сама виновата. Сама-а-а… Смех перешел в плач.
Дашка отставила чашку, соскочила со стула, пытаясь приобнять, но Ксюша выставила вперед руку, отказываясь от ненужного утешения.
— Ксюх, забей, слышишь? Подумаешь, вставил. Но могло быть и хуже. Сама же спровоцировала. Сама, Ксюх… Дала бы раньше, глядишь, и ничего бы не было. Но я же понимаю, ты у нас правильная, да? Только по любви. Так гнать его надо было, не кормить обещаниями, раз не любила. Он, конечно, с*ка редкостная, никто не спорит, но и ты, Ксюх… ты тоже… по-своему стерва.
Аврахова слушала её слова, борясь с внутренним отвращением ко всему. И к себе в первую очередь. В жизни ведь как, умный учится на ошибках других, а дурак — на своих. Паршивей всего было то, что сестра была права. Ей никто не мешал заглянуть в себя ещё месяц назад и ответить честно, не обманываясь. Кем был для неё Антон? Ради чего? Как якорь он был, который не давал отбиться от берега. Зато сейчас потащил на самое дно.
И как бы не хотелось в этот момент послать Дашку, плюнув в лицо накопившейся во рту слюной, сдержалась. Проще всего послать, обрубать удерживающие канаты и понестись в открытое море. Отплатить болью на боль, горечью на горечь, ненавистью на ненависть. А что в итоге? В итоге все проигравшие. Все…
— Хочешь, верь, хочешь, нет, но я тебя сейчас прекрасно понимаю. — По воспаленным глазам, потекшей туше, на которую Иванова не обращала внимания, было видно, что её мысли сделали временной скачёк, оставив в ненавистной квартире только оболочку. Дашка подошла к окну и, не смотря на разыгравшуюся за окном непогоду, распахнула его настежь. Высунулась наполовину, свисая с пятнадцатого этажа, а когда подалась назад — в глазах отобразилась глубокое разочарование. — Меня изнасиловали в четырнадцать, — потянулась к оставленной на столешнице сигарете и с жадностью затянулась. Обхватывающие фильтр пальцы слегка подрагивали. — Мамкин хахаль, когда её не было дома. И главное, тварь, так завернул потом, что я в один миг оказалась виноватой. Мать так и сказала: «Надо было меньше п*зд*й сверкать». Ма-а-ать, представляешь? Ни о каком заявлении не могло быть и речи. Да я и не думала тогда об этом. Больше всего боялась, что не оправдала мамкиных надежд. Думала, а ведь под конец, понравилось. Даже кайфонула. Да и дядь Паша потом гостинцы привозил, заботился, лишь бы я не заявила на него. Потом… этих самых дядь Паш было дохренища. Вот только я уже была не той наивной дурочкой. Для себя решила ещё в пятнадцать: богатый парень, папик, не важно, если кто и будет меня иметь, то только за хорошие деньги.
Дашка не обращала внимания на остывший кофе. Сейчас её мысли были далеко.
— …а когда на первом курсе влюбилась в Антона — всё вылетело из головы. И заданные установки, и развод богатеньких лошар на деньги. Только ему хотелось принадлежать, только с ним хотелось быть. Из кожи вон лезла, и завлекла всё-таки. Видела бы ты меня. Земли не касалась от счастья. Только, недолго цепляла короной за облака. Через месяц он обменял меня на первокурсницу. Потом ещё на одну… менял их и менял. Не останавливаясь на каждой не белее двух дней, пока не нарисовалась ты… Ксюх, даже не вздумай писать заявление — всё равно ничего не докажешь. Только опозоришься на весь универ.
Ксюша странно посмотрела. Губы дернулись в кривой усмешке. Что ей весь универ. Как быть с Денисом? Вот где
