Надя виновато развела руками.
— Что ж, сердцу не прикажешь… Зла на тебя я не держу, это я один во всем виноват, старый дурень. Ишь, чего удумал!..
Он бережно повесил на спинку кровати Надино полотенце с петухом и даже складку расправил. Надя завороженно следила за каждым его движением.
— А ты, Ксан Ксаныч? — с робкой надеждой в голосе спросила она. — Ты сам-то как?.. Любишь меня?.. Хоть немного?
— Я? — переспросил Ксан Ксаныч, выгадывая время.
— Ты, Ксан Ксаныч…
— А как же? — бойко начал было Ксан Ксаныч, но встретился глазами с Надей и прикусил язык. — Как тебе сказать…
Он съежился, втянул голову в плечи, как бы говоря: «А кто ж его знает?»
— Я думала: хоть ты… — разочарованно сказала Надя. — Как же мы жить будем? Другие любят, а мы… так?.. Просто так?
— Успокойся, Надюша… Вообще-то живут и без любви, но с любовью, кто ж спорит, лучше. Для семейной жизни, я так понимаю, любовь вроде цемента: крепче как-то получается!.. Но я тебя и так не брошу, ты не сомневайся… Опять же: комната… Может быть, попробуем, Надюша? Живут же люди… — Ксан Ксаныч оглянулся на дверь. — Еще не поздно, Надюша, как ты скажешь — так и будет. Решай, а то девочкам в коридоре холодно…
Надю до слез тронуло, что даже в такую минуту добрый Ксан Ксаныч подумал о других.
— А может, ты бы решил? — попыталась она переложить ответственность за будущее на своего жениха.
Ксан Ксаныч строго покачал головой.
— Нет, — с неожиданной твердостью сказал он, — ты должна решать: в семейной жизни женщина — председатель… Ну, Надюша?
Надя отвернулась к слепому темному окну. Тишина затопила комнату. На нижнем складе коротко вскрикнул паровоз и тут же замолк. Лишь ходики, отремонтированные Ксан Ксанычем, громко и беспечно стучали на стене.
Сразу постаревший и вроде даже ставший меньше ростом, Ксан Ксаныч побрел к двери, забыто держа сковородку в вытянутой руке.
— Ксан Ксаныч, прости, что опозорила перед людьми, — тихо сказала Надя ему в спину. — Я и сама не знала, что так получится…
— Ничего, Надюша, как-нибудь переживу, — отозвался, не оборачиваясь, Ксан Ксаныч.
У порога он остановился, в остатний раз обежал глазами комнату, прощаясь со всей своей несостоявшейся семейной жизнью.
— Не отстают? — совсем некстати спросил Ксан Ксаныч, покосившись на ходики. — А табуретку, Надюша, возьми себе… На память… Понадобится — я еще сделаю.
Ксан Ксаныч скованно взмахнул рукой в сторону знаменитой своей табуретки с дырочкой, заметил сковородку в руке и сунул ее на угол плиты.
— Интересно, кому теперь наша комната достанется? — вслух подумал он напоследок и вышел, тихонько, прикрыв за собой дверь.
Вбежали озябшие девчата, окружили Надю.
— Вот всегда она так! — возмутилась Катя. — Целый год тянула — и нате… Как подруга подруге: и на что ты, Надька, со своими данными надеешься?
— Ведь теперь тебе мужика не найти! — подхватила девица с серьгами.
— Ну, один-то мужик всегда со мной…
Надя невесело усмехнулась и кивнула на топор, стоящий в углу возле печки.
По тихой ночной улице поселка шла поредевшая ватага во главе с Филей. Длинномер сорвал с крыши сосульку и бросил ее в раскрытую форточку чуркинского дома. А Мерзлявый схватил с крыльца забытые детские саночки и швырнул их в колодец.
Филя досадливо поморщился и с тоской подумал: «И чего бы такое сотворить?»
Они подошли к Камчатке и заметили в укромной тени парочку.
— Шуганем? — предложил Мерзлявый. Длинномер рванулся было к завалинке, узнал Илью, поспешно ретировался и сказал умудренно:
— Не стоит…
И Филя разглядел, кто сидит на Камчатке.
— Так держать! — приказал он ватаге, махнул рукой вдоль улицы, а сам решительно шагнул к завалинке.
Он вплотную подошел к Илье и Тосе, всмотрелся в их счастливые и отрешенные лица, ненужно спросил:
— Сидите?
Илья недовольно снял руку с Тосиного плеча.
— Сидим! — храбро отозвалась Тося.
— Ну и как оно? Не скучаете? — заинтересованно спросил Филя тоном исследователя, столкнувшегося с новым и непонятным ему явлением природы.
— Ничего, — ответил Илья. — Терпеть можно!
— Значит, привел-таки на Камчатку?
Тося отодвинулась от Ильи и выжидательно посмотрела на него.
— Это она меня привела, — признался Илья.
Тося наклонила голову, подтверждая, что так оно, в сущности, все и было, и снова придвинулась к Илье.
— Э-эх, жалко мне вас! — философски сказал Филя. — И на что вы лучшие годы тратите!.. Курнуть не найдется?
Илья протянул Филе пачку папирос и захлопал себя по карманам в поисках спичек.
— Огонек имеется… — с достоинством сказал Филя и щелкнул зажигалкой.
Он прикурил и не сразу потушил зажигалку, с почтительным любопытством разглядывая Тосю, разлучившую его с Ильей. Филя никак не мог понять, чем же в конце-то концов эта невзрачная девчонка приворожила к себе такого бравого парня, как Илья. А Филю, при всей его беспечности, всегда почему-то задевало, когда он сталкивался с чем-нибудь в жизни, чего не понимал. В такие минуты он начинал вдруг чувствовать себя дураком, а в дураках Филя ходить не любил, считая себя не хуже тех, кто все понимает. Он скорее готов был прослыть подлецом и хулиганом, лишь бы не заделаться дураком.
Так и не докопавшись и на этот раз до коренной Тосиной тайны, Филя щелкнул зажигалкой, и темнота отобрала у него счастливую парочку.
— Ну-ну, так держать… — машинально пробормотал Филя, яснее, чем когда-либо раньше, чувствуя, что есть в жизни что-то недоступное ему, и неохотно отошел от Камчатки.
Пока Филя проводил исследовательскую свою работу, ватага его совсем разбрелась. На улице остался лишь Филин «актив»: Длинномер и Мерзлявый. Они лепили снежки из последнего грязного снега и пытались сшибить фонарь.
— Лучшие люди женятся, а на вас и погибели нету! — осудил приятелей Филя.
По улице пробежала бездомная дворняга — из тех, что вечно шныряют возле помоек. Срывая на ней злость за все свои неудачи, Филя затопал ногами, заулюлюкал. Дворняга поджала хвост и умчалась во тьму. Филя смущенно кашлянул и покосился на свой «актив».
Длинномера уже нигде не было видно, а Мерзлявый — жалкий и в пыжиковой шапке — все еще кидал снежками в фонарь.
— Эх ты, мазила! — сказал Филя.
Он слепил из мокрого снега литой снежок, тщательно прицелился в фонарь, боясь опозориться перед последним и самым верным своим соратником, и с силой швырнул ледышку. Лампочка звякнула в вышине, вокруг сразу потемнело, будто ночь надвинулась на Филю, осколки стекла посыпались на землю.
