– Как думаешь, что шло не так?
Проанализируй попытку создать что-то красивое и невозможное. Разберись, почему потерпел неудачу. Не терпи неудач.
Саммер слегка пожала плечами:
– Наверное, ничего не получается, когда сближаешься с человеком только потому, что одинока.
– А как же тот, с кем ты сближаешься, потому что одинока? Ты дашь мне шанс, чтобы все получилось? – Она молчала, а глаза ее стали очень большими. – А почему с тем человеком не получилось? Он перестал о тебе думать, когда был нужен тебе?
Она нагнула голову.
– Наверное, мне было многое нужно.
Он жадно макнул бататовый чипс в соус рокфор.
– И что же?
Он поднес к ее губам чипс, покрытый соусом.
– Наверное, безумные, несовместимые вещи. Но я собираюсь покончить с ними.
– Ну так скажи мне, что это, а потом решишь, покончить с ними или нет.
– Я… – Она покачала головой. – Нет, это слишком дико.
– Знаешь, когда я придумываю десерт, то никогда не утверждаю, что это дико или невозможно.
Саммер задумалась, глядя на Люка с таким… страстным желанием? Она очень хочет чего-то? Он начинал понимать, что именно нужно ему – ее солнечный свет и ее беззащитность, и еще что-то намного-намного большее, что он мог выразить только своими десертами. Но что ей самой нужно от него?
– Это самое восхитительное блюдо в моей жизни, которое кто-то приготовил специально для меня, – негромко пробормотал он комплимент и увидел, какова власть его голоса над ней. – Только твоя вчерашняя паста может соперничать с этим. Спасибо.
Она покраснела от удовольствия. Она должна бы уже привыкнуть к комплиментам, и Люк удивился тому, как легко заставил ее почувствовать себя особенной. Может быть, это и есть одна из тех вещей, которые ей нужны?
– Что же это за дикое и невозможное, которое тебе нужно, Саммер?
Ты не считаешь что-то возможным, а я считаю возможным все. И сделаю все необходимое, чтобы доказать это.
– О, просто… – Саммер резко повернулась, чтобы ускользнуть, но его бедро удержало ее. Она в отчаянии покачала головой и уставилась на черный гранит. – …мне нужен честолюбивый, страстный трудоголик, у которого есть и свои желания. Но я хочу, чтобы он считал меня важнее всего остального.
Он пригладил рукой ее непослушные волосы, задержав свою жаркую ладонь на напряженных мышцах ее шеи.
– Как бы он показал тебе, что ты для него самая важная?
Саммер помолчала немного, а затем горестно пожала плечами, умаляя собственное достоинство.
– Он уделял бы мне все свое внимание.
– А как бы ты это поняла? Из чего бы ты поняла, что у твоего честолюбивого, страстного трудоголика всегда есть мысли о тебе? – Она исподтишка взглянула на него. – Из того, что он взял бы всю свою страсть, напористость и дисциплину, сделал бы самую хорошую в своей жизни вещь и дал бы ее тебе? И когда ты отвергнешь ее, будет ли он опять пытаться сделать нечто лучшее? И будет ли он продолжать попытки независимо от того, как безумно он занят, каждый чертов день, по два раза в день?
Она молча смотрела на него, и ее глаза становились все больше и больше.
– И когда ты много раз отвергнешь лучшее, чем, возможно, был он сам, то изменится ли он ради тебя и попытается сделать то, что ты хочешь, каким бы униженным ни пришлось ему для этого стать? Вот из этого ты поняла бы?
Какие у нее синие глаза! Ее губы полуоткрылись.
Он расслабился:
– Я просто спрашиваю, Саммер. Из чего бы ты поняла?
– Я… Я думала, что он просто будет обнимать меня, и ему будет нравиться, что я рядом с ним.
С тех пор, как Люк стал приемным сыном, его никто никогда не обнимал. Возможно, именно поэтому то, что для него физическая привязанность сама по себе уже была невероятным блаженством, для нее это совсем не было достаточным. Он провел рукой от ее затылка к плечу и очень осторожно обнял ее. Он вовсе не был уверен, что правильно делает то, что другие называют привязанностью. Но ему нравилось. О да, он мог бы сделать чертовски больше, если бы ей тоже нравилось. Боже, он должен привыкнуть. Иногда ему казалось, будто он теряет сознание.
– А здесь я не останусь, – очень быстро сказала Саммер куда-то в стол. – Нет, нет, нет, нет.
Она столько раз повторила «нет», будто он был для нее ловушкой, готовой захлопнуться. Люк поморщился – так ему не понравилась эта картина.
– Как же твоему отцу удается удерживать тебя здесь?
– На островах нужна спутниковая связь. Он сказал, что, если я попробую руководить этим отелем в течение трех месяцев, он даст мне денег. Я изо всех сил старалась не управлять по-настоящему, ведь Алену вряд ли нужно мое вмешательство, но я должна быть здесь. – Она быстро взглянула на Люка. – Я знаю, кажется ненормальным, что мне не нужен роскошный отель в подарок на Рождество, но… Я и вправду ненавижу отели.
Он любил этот отель. Ему нравилось в нем все. Золото, мрамор, люстры, идеальная элегантность всюду, куда ни посмотри, богатые и голодные люди, которые скапливались здесь ради него, Люка, только ради него. Здесь он был бесконечно далек от всего, что напоминало грязный вагон метро, переполненный людьми, которые не обращали на него никакого внимания, пока он изливал им свою душу.
Он нежно сжал ее затылок.
– Ну, тогда давай поскорее уберемся отсюда ко всем чертям.
В середине ночи Саммер и Люк гуляли по Елисейским Полям. Уличные фонари, похожие на лестницу в небеса, поражали своим великолепием. Их цепочка изгибалась по склону Елисейских Полей в направлении величественной, сверкающей Arc de Triomphe[144]. Огни машин отражались от влажного тротуара зазубренными танцующими полосами. Люк смеялся, качая руку Саммер, как подросток на первом свидании.
Его счастье приводило Саммер в восторг. Она расслабилась и тоже начала смеяться безо всякой причины, просто потому, что они уверенно шли по хрупким, как яичная скорлупа, обломкам ее прошлого.
– Взгляни, какой вид. – Люк повел рукой от Arc de Triomphe по широкому усыпанному бриллиантами уличных фонарей бульвару к Place de la Concorde[145] с ее вонзившимся в небо гордым Obélisque[146]. – Саммер, взгляни на него. Разве это не самый красивый в мире город, король мира?
Он говорит, как ее мать, кто бы мог подумать! Радость Мэй в этом городе была настолько ликующей, что она не могла даже помыслить, будто можно испытывать к этому городу другие чувства. Саммер внезапно задумалась: откуда появилась ее мать, если ее так возбуждает игра в принцессу? Неужели она хотела, чтобы и ее дочь стала принцессой, а не обзавелась семьей? Мэй почти ничего не рассказывала о своем детстве.
