Что-то у меня внутри надламывается при этих словах, и я снова готова расплакаться. В его голосе звучит такая уверенность! В этот момент я изо всех сил желаю поверить ему. Безопасность, счастье, стабильность — этого я хотела всю свою жизнь. В этот миг мне приходит в голову, что, возможно, прошедшие несколько недель были лишь сплошным, долгим приступом безумия. Может быть, после Процедуры я очнусь, как после лихорадки, лишь со смутными воспоминаниями о бредовых видениях и кошмарных снах и почувствую огромное облегчение?
— Ну что, друзья? — Брайан протягивает мне руку для пожатия, и в этот раз, я уже не содрогаюсь при его прикосновении. Даже позволяю ему задержать мою руку в своей.
Он по-прежнему смотрит через моё плечо на улицу, и я вижу, как по его лицу вдруг проходит тень.
— Чего ему надо? — бормочет Брайан, а потом выкрикивает: — Всё в порядке! Она — моя пара!
Я оборачиваюсь и успеваю заметить, как золотисто-бронзовая копна волос — цвета осенних листьев — исчезает за углом. Алекс! Я выдёргиваю свою ладонь из руки Брайана, но поздно. Алекс ушёл.
— Регулятор, должно быть, — говорит Брайан. — Стоял там, пялился на нас.
Покой и уверенность, ещё минуту назад владевшие мной, в мгновение ока испаряются. Алекс видел меня! Видел, как мы держались за руки, слышал слова Брайана о том, что я — его пара. А ведь я должна была встретиться с ним ещё час назад! Он не знает, что я не могла ни вырваться из дому, ни предупредить его. Не представляю, что он сейчас думает. Вернее, очень даже представляю!
— С тобой всё в порядке? Ты как-то переменилась в лице...
Глаза у Брайана до того светлые, что кажутся серыми. Блеклый, болезненный цвет, совсем не как у утреннего неба, цвет плесени и сырости. Не могу поверить, что эта бледная поганка может хотя бы на секунду показаться кому-либо привлекательной.
— Всё хорошо. — Делаю шаг ко входной двери, но спотыкаюсь. Брайан пытается подхватить меня, я уворачиваюсь. — Всё хорошо! — повторяю я, хотя мир вокруг ломается, рушится и летит в тартарары.
— На улице очень жарко. Пойдём в дом, — говорит он.
От звуков его голоса меня тошнит.
Он берёт меня под локоток и провожает по ступенькам, затем через дверь и дальше — в гостиную, где с улыбками на лицах нас ждут Кэрол и миссис Шарфф.
Ex rememdium salus.
«Исцеление ведёт к спасению».
— Надпись на американских денежных купюрах.
Чудеса ещё случаются. Я произвожу не такое уж плохое впечатление на Брайана и миссис Шарфф, во всяком случае, тётя довольна, несмотря на то, что за весь оставшийся визит я произношу только пару слов (а может, как раз потому, что произношу только пару слов). Они уходят под вечер, и хотя Кэрол настаивает, что я должна помочь ей ещё в кое-каких домашних делах, да к тому же заставляет меня пообедать вместе со всей семьёй, она всё же обещает, что я смогу пойти прогуляться после того, как покончу с едой, до наступления запретного часа. Для меня каждая минута задержки, когда я не могу лететь к Алексу, превращается в настоящую пытку, в агонию. Запихиваюсь тушёными бобами и холодными рыбными палочками с такой скоростью, что едва не выворачиваю всё обратно, и буквально подскакиваю на стуле. Наконец, она отпускает меня, даже освобождает от обязанности перемыть посуду, но я до такой степени ненавижу её за задержку, что не ощущаю ни малейшей благодарности.
Устремляюсь прямиком на Брукс-стрит, 37. Вообще-то, я не думаю, что он там и дожидается меня, но надежда умирает последней.
Комнаты пусты, в саду тоже никого нет. Должно быть, у меня и впрямь лихорадка, потому что я заглядываю за все деревья и кусты — а вдруг он там и неожиданно выскочит, как делал, когда несколько недель назад мы все трое — я, он и Ханна — играли в прятки. Одно только воспоминание об этом вызывает резкую боль в груди. Всего месяц назад перед нами был ещё целый август — долгий, золотой, безмятежный, как прекрасный сон.
Ну что ж, пора просыпаться.
Иду обратно сквозь пустой дом. На полу в гостиной раскиданы наши вещи: одеяла, несколько книг и журналов, коробка крекеров, пара банок колы, старые настольные игры, включая наполовину сыгранную партию в Скрэббл[30], прерванную тогда, когда Алекс начал выдумывать слова типа «квозз» и «ирегг»... При виде всего этого на меня нападает тоска; вспоминаю тот дом в Дебрях, что пережил блиц, и разбомблённую улицу: люди занимались своими обычными, будничными делами, ни о чём знать не знали и ничего не подозревали до самого момента катастрофы. А после этого все твердят: «Да как это они могли не понимать, что готовится?»
Какая же я глупая — забыть о времени, думая, что у нас его ещё так много!
Устремляюсь наружу, лихорадочно несусь по тёмным улицам, не в состоянии сообразить, что же делать дальше. Он как-то упоминал, что живёт на Форсайт-стрит, в длинном ряду серых домов, принадлежащих университету, и я направляюсь туда. Но все дома похожи один на другой, как две капли воды, и их здесь десятки, а в них — сотни маленьких квартир. От отчаяния я готова стучаться во все двери подряд, пока не найду Алекса, но это, считай, самоубийство. После того, как кое-кто из студентов меряет меня подозрительным взглядом — вид у меня ещё тот: физиономия красная, глаза дикие, того и гляди ударюсь в истерику — я сворачиваю в боковую улочку. Чтобы успокоиться, начинаю декламировать про себя молитвы к элементам: «Номер один, Н — водород, он в солнце горит, тепло нам дарит, и жизнь на Земле цветёт...»
Бреду домой в таком состоянии, что не замечаю, куда иду, и запутываюсь в переплетении улиц, окружающих университетский городок. В конце концов оказываюсь на узкой, одностороннего движения улочке, на которой ещё в жизни не бывала. Приходится выбираться обратно, на Монумент-сквер. Здесь, как всегда, стоит Губернатор, протягивая вперёд свою пустую руку. Он выглядит таким печальным и одиноким в меркнущем вечернем свете, ни дать ни взять — уличный побирушка, обречённый вечно просить милостыню.
Но при виде него у меня проклёвывается идея. Роюсь в сумке, нахожу на дне обрывок бумаги и карандаш, царапаю: «Пожалуйста, позволь мне объяснить. В полночь в доме. 17/08». Потом, сто раз оглянувшись — не подглядывает ли кто из немногих ещё светящихся окон — запрыгиваю на пьедестал статуи и засовываю записку в отверстие начальственной руки. Шанс, что Алекс заглянет туда — один на миллион. Но всё же, это хоть что-то.
В эту ночь, когда я намереваюсь выскользнуть из спальни, позади меня раздаётся шорох. Оглядываюсь — Грейси снова сидит на постели и моргает на меня, а глаза у неё так и светятся, как у ночного животного. Я прикладываю палец к губам, она делает то же самое, бессознательно копируя мой жест, и я шмыгаю за дверь.
