— Что случилось?
Роузмэри закрыла рот рукой, изумленная тем, что могла; испытывать чувство такой силы через тридцать лет после случившегося. Такое острое чувство потери. Она прижимала к губам дрожащие пальцы и смотрела на Конни, которая должна была вспомнить.
— Я все думала… не знала до тех пор… — Она встала, отошла, пытаясь овладеть собой. Потом повернулась и взглянула на Конни. — Отцом Элли был Джеймс Гордон, — сказала она и не смогла сдержать слез.
Конни уже была рядом, подставляла свое широкое плечо, обнимала подругу.
— Ой, солнышко! — выдохнула она. — Ничего, ничего. — Алиша долго молчала. Когда Роузмэри наконец подняла голову и глубоко вздохнула, Алиша проговорила:
— Я не понимаю, что произошло, но прошу прощения, если огорчила вас.
Роузмэри промокнула глаза.
— Нет, девочка, ты здесь ни при чем. Просто так устроена жизнь. Джеймс был моим двоюродным братом.
Алиша нахмурилась:
— Но почему…
— Он был не такой, как все, — сказала Роузмэри и замолчала.
Она словно воочию увидела его перед собой.
Как Джеймс смеялся, и при этом был виден косой зуб спереди. Как плясали смешинки в его золотистых глазах. Нежность, с которой он смотрел на детей и на бродячих собак, и на любого воробья с подбитым крылышком.
— Если я попытаюсь выразить это словами, получится слишком грубо, поэтому не буду. Это была такая добрая душа, какой еще не создавал Господь, и все, кто его знал, плакали, когда его тело доставили домой.
Конни взяла руку Роузмэри и сжала ее.
— Было ясно, что тем летом на него обрушилось какое-то грандиозное событие, — сказала Роузмэри. — А когда мы узнали, что причина этого — белая глупышка, все просто испугались за него. Мы беспокоились, что она сбежит отсюда и оставит его с разбитым сердцем. Что она и сделала.
— Она любила его, — продолжила Конни. — Она умоляла его ехать в Канаду, но он решил, что это будет трусостью, и все равно отправился во Вьетнам.
Роузмэри вздрогнула, представив себе, как та бедная девочка покинула город и неизвестно где родила цветного ребенка.
— Ей наверняка было нелегко.
— Маркус сказал, что она тоже умерла, — проговорила Алиша.
Роузмэри горестно покачала головой:
— Интересно, знала ли Элли, что она цветная?
— Кажется, и не догадывалась, — сказала Алиша. — А теперь, когда знаешь, это становится ясно как день. — Она замолчала, потом встряхнулась. — Я забыла самое главное! Гвен Лейсер…
Роузмэри подняла руку:
— Не говори этого, девочка.
В ее голосе звучала сталь. Она покачала головой и еще погрозила пальцем.
— Что? — спросила Конни. — Так нечестно!
Алиша сложила руки и наблюдала за Роузмэри, которая смотрела на Конни. Они были рядом на протяжении тридцати лет, разделили потерю любимых во Вьетнаме, а потом смерть мужей. Конни знала Джеймса, а теперь Элли и, наверное, заслужила право знать обо всем.
— Конни, я скажу тебе, но ты должна поклясться на могиле Бобби Мейкписа, что никогда никому не расскажешь.
Конни изумленно подняла руку:
— Я клянусь, Роузмэри. На могиле Бобби. Что это?
— Гвен Лейсер — мать Джеймса Гордона. И ее настоящее имя Мейбл Бове.
Рот Конни и ее глаза стали идеально круглыми от удивления. Потом она расхохоталась. И продолжала хохотать.
— Боже мой! Это великолепно. — Успокоившись, она покачала головой. — Элли узнала гораздо больше, чем намеревалась, верно?
Алиша отпила большой глоток колы.
— Интересно, а что собирается делать Блю?
— Делать? — эхом отозвалась Конни.
— Если он позволит ей уйти, то он самый глупый человек на свете.
— Или самый напуганный. — Роузмэри поджала губы.
— Я считала, что на этот раз он влюбился по-настоящему.
— А может, он не хочет черных детей, — сказала Алиша. — Он кажется либерально настроенным, но когда касается лично тебя…
Роузмэри нахмурилась:
— Может быть. Хотя на него это не похоже.
— Я тоже так считаю, — вступила в разговор Конни. — А как ты все это узнала, Алиша?
Та ухмыльнулась:
— Я подслушивала!
Они все рассмеялись от такого нахальства. Роузмэри подошла к раковине, чтобы поплескать на глаза холодной водой.
— Если у него ума чуть больше, чем у обезьяны, то он отправится за Элли и привезет ее домой.
Конни подняла голову.
— Забавно, правда? Как ее мама, которая приехала сюда и заварила всю эту кашу, так и Элли через столько лет сделала то же самое.
— На этот раз мы, однако, применим тот разум, которым наградил нас Господь, — ответила Роузмэри, вытирая лицо. — Если бы мы тогда послушались Диану Коннор…
— Не говори так, — запротестовала Алиша. — Всему есть своя причина.
И Роузмэри, и Конни одновременно фыркнули.
— Поживи с мое, детка, — сказала Конни, поднимаясь. — Посмотрим, что ты тогда запоешь. — Она взяла сумочку. — Пошли. Нам надо повидать его и поговорить об Элли.
Элли ехала в Свитуотер через Большие сосновые леса, пересекая реку Сабин, в зеленую, покрытую пышной растительностью страну своего детства. Еще не наступил полдень, когда она выехала на главную улицу и целых пять кварталов тянулась за трактором, так что у нее была масса времени, чтобы рассмотреть знакомые виды.
Свитуотер проигрывал в сравнении с Пайн-Бендом. Пайн-Бенд прилагал все усилия, чтобы казаться современным, развивал новые отрасли промышленности и бизнеса, рос, добивался своего любыми путями и способами. Внешне городки казались одинаковыми — кафе с широкими окнами, напротив которого парковались грузовики, сапожная мастерская, большое здание суда, окруженное лужайками и деревьями. Различия были более существенными. Одежда в витрине единственного магазина вышла из моды лет десять назад. Афиша, гласившая, что приехал цирк, красовалась на тумбе уже семь сезонов, в парикмахерской стояло устаревшее оборудование. Солнце пекло невыносимо, и Элли чувствовала, что даже деревья обмякли.
Когда она свернула на дорогу, ведущую к дому бабушки, и оставила стареющий город позади, нырнув в туннель из густых деревьев, то там, то сям мелькали поля сои и кукурузы, потом зеленая стена смыкалась снова.
Вокруг дома Джеральдины Коннор были расчищены шестьдесят акров земли, и Элли увидела его задолго до того, как подъехала. Дом, прочный и крепкий, стоял посередине розового сада, и пышные яркие венчики цветов выделялись на фоне его темно-серых стен. В конце подъездной дорожки красовался гараж на три машины — гордость и радость ее дедушки, построенный его собственными руками. Гараж был таким же уродливым, как всегда, но Элли улыбнулась, заметив, что кто-то нарисовал на стене, обращенной к дому, чернооких красавиц — наверное, сама Джеральдина.
