Кристина Лорен - Прекрасный игрок

Я попыталась найти этому рациональное объяснение, сделать вид, что это неважно, потому что официально мы еще не были парой… но и в этом ощущалась фальшь. Потому что, как бы я ни пыталась убедить себя в том, что Уилл – игрок и ему нельзя доверять, в глубине души… Наверное, я поверила, что субботняя ночь все изменила. Иначе мне не было бы так плохо. А он, очевидно, считал, что вполне нормально спать с другими женщинами, пока мы все не обговорили до конца и официально не объявили наши отношения «официальными». Я бы никогда не могла так запросто разделять секс и эмоции. Простого осознания, что я хочу быть только с Уиллом, хватало мне для того, чтобы хранить верность.

Мы оказались совершенно разными людьми.

Цифры передо мной расплылись, и я заморгала, пытаясь не расплакаться. Тишину разорвал повторный сигнал будильника. Пора было вставать и отправляться на пробежку. Уилл уже должен был ждать меня.

Но мне было все равно.

Я села лишь для того, чтобы выдернуть шнур будильника из розетки, а затем перевернулась на другой бок и снова заснула.

Большую часть понедельника я провела на работе, выключив телефон, и домой вернулась только поздно вечером.

Во вторник я вскочила еще до того, как прозвенел будильник, и отправилась в местный тренажерный зал с беговой дорожкой. Это не шло ни в какое сравнение с пробежками в парке за компанию с Уиллом, но сейчас мне было все равно. Разминка помогла мне дышать. Она помогла мне думать и выбросить из головы лишние мысли, например, о том, чем Уилл и кто-то другой – какая-то другая – займутся сегодня вечером. По-моему, я не бегала так никогда в жизни. А позже мне пришлось уйти пораньше из лаборатории, где накопилась куча дел: где-то около пяти я поняла, что за весь день не съела ничего, кроме йогурта, и почувствовала, что вот-вот свалюсь.

Когда я вернулась домой, Уилл ждал меня у двери.

– Привет, – сказала я, подходя к нему и замедляя шаг.

Он развернулся, сунув руки в карманы и долгое время просто смотрел на меня.

– У тебя что-то не так с телефоном, Ханна? – наконец спросил он.

Я почувствовала краткий укол вины, но затем выпрямилась и взглянула ему в глаза.

– Нет.

Стараясь держаться от него подальше, я подошла к двери и принялась отпирать замок.

– Тогда какого черта тут происходит? – спросил Уилл, заходя за мной внутрь.

Так, ладно. Значит, этот разговор произойдет сейчас.

Я покосилась на его одежду. Он явно пришел сюда прямо с работы. Я невольно подумала, что он забежал ко мне перед тем, как отправиться на встречу… с ней. Просто обходил территорию и проверял, все ли в порядке, прежде чем пойти на свидание с другой. Наверное, мне никогда не понять, как он может быть со мной таким страстным, трахаясь при этом с другими женщинами.

– Я думала, у тебя назначена поздняя встреча, – пробормотала я, поворачиваясь и бросая ключи на кухонный стол.

Поколебавшись, он несколько раз моргнул, после чего ответил:

– Да. На шесть вечера.

Я фыркнула.

– Ну конечно.

– Ханна, какого дьявола между нами происходит? Что я сделал не так?

Я обернулась, чтобы взглянуть на него… но в последний момент струсила и уставилась на галстук, свободно охватывающий его шею, и рубашку в полоску.

– Ты ничего не сделал, – ответила я, чувствуя, что сама разбиваю себе сердце. – Просто мне следовало быть честной насчет своих чувств. Или… отсутствия чувств.

Он широко распахнул глаза.

– Прошу прощения?

– Дома у родителей все было так необычно. И нас чуть не застукали, помнишь? Думаю, это меня здорово возбудило. И, может, я слишком увлеклась и сболтнула в субботу лишнее.

Отвернувшись, я принялась возиться с пачкой писем на столе. Мое сердце медленно, с шорохом осыпалось, как засохший цветок, и в груди оставалась одна пустота. Я выдавила улыбку и небрежно пожала плечами.

– Мне двадцать четыре, Уилл. Я просто хочу развлекаться.

Он заморгал и пошатнулся, словно я швырнула в него чем-то потяжелее слов.

– Я не понимаю.

– Извини. Я должна была позвонить или…

Я тряхнула головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. Моя кожа горела, а грудь сжимало так, словно ребра вдавились внутрь.

– Я думала, что могу это сделать, но я не могу. Эти выходные окончательно укрепили мое решение. Прости.

Уилл отступил на шаг и огляделся, как будто только что проснулся и понял, где находится.

– Понятно.

Затем, сглотнув, он провел рукой по волосам – и, как будто вспомнив о чем-то, поднял глаза.

– Это значит, ты не будешь участвовать в субботу в марафоне? Ты так упорно тренировалась, и…

– Я приду.

Кивнув, он развернулся, вышел за дверь и исчез – вероятно, навсегда.

Рядом с домом моей матери был холм, прямо перед поворотом на нашу подъездную аллею. Сначала дорога шла вверх, а потом следовал резкий спуск с очень плохим обзором. Мы привыкли сигналить всякий раз, переваливая через холм, но если люди проезжали там впервые, они не представляли всей сложности этого спуска и потом всегда рассказывали нам, насколько это было опасно.

Наверное, мне или маме следовало установить там обзорное дорожное зеркало, но мы так ничего и не сделали. Мама говорила, что ей нравится полагаться только на сигнал, нравится этот момент веры. Она настолько хорошо знала мое расписание и этот поворот, что ей не надо было проверять, свободна ли дорога впереди. Что касается меня, то я так и не понял, люблю или ненавижу это ощущение. Меня пугала необходимость полагаться на чистую случайность, пугала неопределенность, когда не видишь, что движется на тебя, но когда машина легко и свободно скатывалась по холму, я испытывал чистый восторг.

То же самое я чувствовал с Ханной. Она была моим слепым поворотом, моим таинственным холмом, и, похоже, мне так и не суждено было избавиться от опасения, что в один прекрасный день я не сумею избежать столкновения и разобьюсь вдребезги. Но когда она была близко, когда я мог коснуться ее, поцеловать, выслушать все ее сумасшедшие теории о девственности и любви, я испытывал чистейшую эйфорию, неповторимое сочетание покоя, восторга и желания. В эти секунды я совершенно забывал о том, что могу разбиться.

Мне хотелось думать, что ее сегодняшний заскок был просто помаркой, резким поворотом, который скоро перейдет в ровную шоссейную полосу. Хотелось считать, что наши отношения не закончились, толком не начавшись. Может, все дело было в ее молодости. Я попытался вспомнить, каким был сам в двадцать четыре, но мне представлялся только юный балбес, до упора торчавший в лаборатории, а затем ночь за ночью изощрявшийся с разными женщинами в совершенно безумных утехах. В каком-то смысле Ханна в свои двадцать четыре была намного взрослее, чем я тогда, – мы словно принадлежали к разным биологическим видам. Когда-то давно она совершенно верно заметила, что всегда знала, как быть взрослой, и ей надо научиться быть ребенком. И вот она с блеском сдала экзамен на свой первый детский скандал, послав меня к черту без всяких разумных объяснений.