тебя без него не представляю. Вообще не помню, что когда-то его не было.
- Эй! - возмущенно восклицает Мышка. - Ты не помнишь мою тонкую талию? И мои стройные бедра?
- Ну…
- Они где-то здесь! Под этим дирижаблем.
Она гладит себя по животу.
- Ну, раз они там, значит, мы с ними скоро встретимся.
- А если нет? - Мышка испытующе смотрит на меня.
Я знаю этот взгляд. Он означает: будешь ли ты меня любить, если я останусь толстой?
- Я люблю все твои килограммы и складки, сколько бы их не было, - пылко отвечаю я.
Тут главное - ответить с чувством, но при этом не сказать лишнего. Блин, похоже, у меня не получилось...
- Какие еще складки? - вопит Мышка. - У меня нет складок! Я что, похожа на свноматку?
- Ты похожа на Мышиную королеву. Ты такая уютная, мягкая, теплая… Я прекрасно понимаю Алиночку с Антохой. Я бы тоже не хотел из тебя выбираться…
* * *
- Началось, - говорит Мышка.
Я подскакиваю, мгновенно проснувшись. Вижу ее, сидящую на кровати с прямой спиной. Глаза открыты, лицо серьезное и сосредоточенное, губы шевелятся.
- Двадцать секунд, - говорит она.
- А интервал? - вскакиваю я.
- Минут десять-пятнадцать.
- Чего ты раньше меня не разбудила?
Я уже бегаю по квартире, на ходу натягивая штаны и рубашку, хватая то сумку, то рюкзак.
- Да я только что поняла, что мне не кажется.
- Как ты? - я опускаюсь на колени перед животом своей жены.
- Хорошо.
- Больно?
- Терпимо.
- Мышка…
Я сжимаю ее руку. Целую мягкую ладошку.
- Поехали, - говорит она.
Я поднимаю ее, мы идем в прихожую, я завязываю шнурки на ее любимых кроссовках. Руки у меня не дрожат. Зато сердце в груди как будто балансирует на натянутой проволоке, постоянно теряя точку опоры…
- Все будет хорошо, - беззвучно шепчу я.
* * *
- Дыши, - говорю я Мышке.
- Я дышу.
Из ее груди вырывается слабый стон.
- Я мороженку хочу, - выдыхает Мышка.
И я срываюсь с места, оставив ее с медсестрой. Знаю, что в холле больницы есть магазинчик. Прилетаю обратно, вручаю Мышке эскимо на палочке, пломбир в стаканчике, фруктовый лед и ее любимое “Бородино” в глазури. Мышка выбирает пломбир. Медсестре я отдаю эскимо, сам беру фруктовый лед.
В палату заглядывает врач.
- Как тут у нас дела?
Смотрит, как мы все трое облизываем мороженое, и смеется.
- Это вам, - я вручаю ему “Бородино”.
- А знаете… не откажусь. Вкусно, кстати.
- А-а-а! - стонет Мышка.
Я забираю у нее недоеденное мороженое. Роняю. Пытаюсь ее обнять. И поцеловать. Но она кусает меня за губу. А потом лежит, откинувшись на подушку, с капельками пота на лбу, такая маленькая, замученная и несчастная, что я чувствую: сейчас разревусь от бессилия. Я ничем не могу ей помочь!
- Где мое мороженое? - раздается ее голосок.
- Я его уронил…
- Тогда сделай мне массаж!
Я массирую ей ступни каждый вечер, смазываю их детским кремом и упаковываю в хлопчатобумажные носочки - так Мышке лучше спится. И сейчас эта привычная домашняя процедура успокаивает нас обоих… Или только меня?
* * *
Меня выгнали! Не пустили на роды. Еще и нашатырку под нос сували… Да не собирался я в обморок падать! Просто, когда во время очередной схватки Мышка не застонала, а закричала, я схватился за штатив с капельницей. И чуть не уронил всю конструкцию. Идиот… А потом еще сшиб тумбочку. Сам не знаю, как это получилось.
Но я в порядке! Мне-то что. Это Мышка умирает от боли…
Но на меня рявкнули, меня вывели и попросили не путаться под ногами.
- У нас тут двойня! - сердито буркнула медсестра.
И я заткнулся. Я не хочу быть помехой. Я просто категорически против того, чтобы Мышка страдала!
Стою у двери родовой. Слышу ее стоны. По спине стекает холодный пот. Зубы свело судорогой. Руки нервно сжимают телефон - сам не знаю, зачем верчу его в руках. Он аж скрипит от моего давления…
Мышкин стон.
- Тужься!
Еще стон. Да что они там с ней делают?!
- Головка показалась.
Что?!
- А-а-а! - кричит Мышка.
И к ее голосу присоединяется еще один голосок. Тонкий, пронзительный, как мини-сирена…
Я дергаюсь в дверь.
- Мальчик, - говорит мне медсестра.
И выталкивает обратно. Но я успеваю его мельком увидеть. Маленький, красный, с распахнутым ртом и пуповиной. Боже… Это правда? У нас родился сын…
- А где девочка?
- На подходе.
Я снова снаружи. Снова слышу Мышкины стоны и по интонации понимаю, что она совсем ослабла. Моя девочка… Моя маленькая Мышка… Да когда уже это закончится?!
Как будто в ответ на мои мысли раздается второй писк. Тоже тонкий, но не такой пронзительный. Мягкий, как кошачье мяуканье. Дочка. Моя девочка…
Я врываюсь в палату. Бросаюсь к Соне. Обнимаю ее. Заглядываю в ее помутневшие от боли глаза.
- Как она? - спрашиваю врача.
- Я хорошо. Почему ты его спрашиваешь, а не меня?
Я целую ее мокрый лоб. Соленые губы. Мягкую ослабшую ладошку…
- Папаша, хотите подержать сына?
- Да!
Мне вручают сверток, из которого торчит красное сморщенное личико. И крошечная, но уверенная ручка, сжатая в крепкий мужской кулачок.
- Красивый, - выдыхаю я.
- Красивая… - одновременно со мной шепчет Мышка.
У нее на руках наша дочка. Я смотрю на нее. Почти такое же сморщенное личико, но более утонченное и изящное. Носик - такая миленькая крошечная пуговка…
- Они настоящие! - вырывается у Мышки.
- Ты их родила.
- А ты их сделал, - улыбается она.
- Это было приятно. А тебе было больно…
- Мне? Да вообще ерунда!
- Вот так оно и бывает, - замечает медсестра. - Они уже через минуту не помнят про боль. И
