на магистраль. Далеко впереди показалась вокзальная стена.
Автомобиль на приличной скорости приближался к ней.
— Тут всегда путь свободный, — похвастался парень, — светофоров нет, и трасса широкая. Домчим с ветерком.
Ася, не отрываясь, смотрела в окно. Шоссе завернуло, теперь стена тянулась слева от него, мрачно-серая, исписанная вдоль и поперек разноцветными каракулями.
Ася от нечего делать попыталась разобрать надписи и вдруг судорожно вжалась в мягкую спинку сиденья. Через всю стену огромными метровыми буквами было выведено: «Малыш, я люблю тебя больше жизни, я не могу без тебя!»
В следующую секунду Ася схватила парня за рукав.
— Стой!
Машина резко вильнула вправо. Позади громко засигналили.
— Да вы что?! — Лицо парня исказилось от ярости, он с трудом вывернул руль и вцепился в него трясущимися руками. — Сумасшедшая, блин, да? В морг захотелось?
— Остановите, — сквозь зубы проговорила Ася, — я заплачу, сколько захотите.
— Идите вы со своим «заплачу»! — Водитель выругался и со всего маха ударил по тормозам. «Жигули» встали у бровки. — Гуляйте на все четыре стороны. — Он толкнул дверцу.
Ася выскочила на тротуар. Автомобиль громко газанул и умчался.
Она стояла и смотрела на надпись на стене.
Такое мог изобразить только Лёшка, больше никто. Он всегда называл ее «Малыш», и краска, хорошо знакомая Асе, ярко-синяя — когда-то давно, ещё осенью, они вместе подкрашивали ею балкон у него в квартире.
Она вдруг почувствовала ужас, такой сильный, что по спине мгновенно ледяными струйками потек пот.
Что может означать это дурацкое «люблю больше жизни»? Кажется, только одно: у Алексея окончательно съехала крыша. Кристина ему сказала об Асином отъезде, он понял, что они больше не у видятся, и решил…
Догадка была такой пронзительной и страшной, что Ася невольно зажмурилась. Затем лихорадочно вытащила мобильник, пробежала пальцами по кнопкам, напряженно прислушалась. Телефон не соединял. Она повторила вызов ещё и ещё, чувствуя, как её начинает трясти.
Господи, да что же это такое!
Ася нажала на отбой, стала было набирать номер Сергея, но не закончила. Выключила сотовый, дрожащими руками сунула его на место.
Потом. Все потом. Не сейчас. Сейчас надо спешить, нестись сломя голову, если она ещё не опоздала.
Ася перебежала дорогу, едва не угодив под колеса какой-то иномарки, и кинулась в глубь квартала. В голове навязчиво вертелась одна-единственная мысль: из всех, кто её окружал и знал про Алексея, правы оказались лишь двое — Валентина Антоновна и Диана. Пожилая женщина и девчонка своей интуицией переплюнули маститого психотерапевта со всей его теорией равновесия и гармонии.
Они как в воду глядели: никуда она не уедет, останется навсегда в тесной и грязной хрущевке, перевезет туда Стёпку, будет плакать и мучиться — это её крест, и никуда ей от него не деться. Лишь бы успеть, добежать вовремя, пока ещё не случилось непоправимое.
Он никогда не думал, что умереть — это так сложно.
На войне он видел смерть сотни раз, лицом к лицу, научился жить в постоянном ее ожидании, почти привык не думать о ней, хорошо знал, как ее перехитрить.
Теперь впервые смерть была его союзницей, избавительницей, почти что другом. И вдруг оказалось, что она не желает приходить по чужому приказанию, смеется, оскаливая клыкастую пасть, увиливает, выскальзывает из пальцев, точно призрак…
Алексей лежал в кухне на полу и слушал, как смерть со змеиным шипением струится из плиты. Все конфорки были включены, он дышал приторным, сладковатым запахом газа… и не умирал. Сознание оставалось ясным как стеклышко, только руки и ноги налились свинцовой тяжестью.
Сколько ещё нужно так лежать — пять минут, десять, а может, час? Время потеряло счет, застыло на каком-то отрезке, перестало двигаться вперед.
Алексей хотел закрыть глаза, и в этот момент к горлу вдруг подкатила удушливая тошнота.
Его выворачивало наизнанку, тело сводили судороги, изо рта текла кровь. Но он всё равно не умирал…
Внезапно в дверь позвонили — раз, затем другой, третий. Как же они все его достали, подохнуть спокойно иго не дадут. Наверняка это соседи: почувствовали запах газа и теперь не уйдут, пока им не откроют.
Трезвон действительно не прекращался, к нему присоединился громкий стук. Алексей подполз к плите, подтянулся на руках, одну за другой завернул конфорки. Шипение прекратилось.
Он попытался подняться, но сил не было. Его снова вырвало, глаза резало от нестерпимой боли. Наконец ему удалось встать на ноги, цепляясь за боковину кухонного столика.
Он стоял и качался, словно былинка, слушая, как дверь сотрясается от громовых ударов. Потом нащупал позади себя табурет, ухватил его за ножку и со всего маху долбанул им по окну. Стекло со звоном раскололось на куски. В кухню рванул свежий апрельский воздух, прогоняя удушливый запах смерти.
Алексей чувствовал, как наполняются им легкие, как стихает мучительный спазм в желудке и горле. И одновременно с этим его охватила бешеная ярость на самого себя, за то, что он остался жив, за то, что вдыхает полной грудью спасительный кислород, за то, что какой-то стук в дверь помешал ему осуществить задуманное.
Права Настя, никакой он не герой, а, кажется, обыкновенный трус. Что же с ним стало за эти годы?
Дверь трещала под ударами, в неё явно лупили ногами. Алексей, пошатываясь, вышел в прихожую, повернул замок.
На площадке стоял сосед-алкаш, тот самый, что некогда помешал их с Настей свиданию.
— Тебе что, жить надоело? — прохрипел Алексей. — Сколько я ещё буду здесь видеть твою харю?
— Дай полтинник. — Мужик икнул и решительно шагнул на порог квартиры.
— Куда прёшь? — Алексей схватил его за рубаху. — Ты мне чуть дверь не выломал.
— Дай полтинник, — упрямо повторил сосед.
— Сволочь. Ты… из-за тебя… — Алексей задохнулся от ненависти. Этот хмырь, этот доходяга всему виной. Теперь надо будет начинать все сначала, снова мучиться, корчиться в судорогах на полу, подобно раздавленному червяку.
Он поднял кулак.
— Только тронь, — заскулил мужик, — пожалеешь, матерью клянусь!
— Ты ещё погрози мне. — Алексей хотел ударить, но внезапно передумал. Взял мужика за плечи, развернул к себе спиной, легонько пнул коленкой под зад. — Катись с глаз долой, пока я тебя не прищучил по-настояшему.
— Ладно, Капитан. Мое слово верное. Пожалеешь, я сказал.
Алексей с мрачной усмешкой глядел, как он, спотыкаясь, ковыляет вниз по лестнице. Потом захлопнул дверь.
Газ почти весь выветрился. Алексей зашёл в ванную, включил холодную воду, сунул голову под кран и так стоял с минуту или больше. Потом вытер лицо, снял намокшую рубашку и побрел в комнату.
На комоде в клетке лапками вверх лежал
