К девяти часам Лаура закончила все дела на кухне и накрыла на стол. Когда она вышла в сад нарезать цветов, ее обдало жаром, солнце светило безжалостно. К полудню обещали сто градусов[1].
Тимми вышел в сад и предложил помочь ей. Такой славный мальчик, миротворец, всегда старался сгладить острые углы между нею и Томом…
– Нет, – сказала она ласково, – иди в комнату, в саду слишком жарко. Ты недавно кашлял, вспотеешь – и заболеешь снова. Выпей на кухне соку. Том уже внизу?
– Не знаю. Дверь у него закрыта.
Когда в десять тридцать Том еще не спустился вниз, Лаура забеспокоилась. Не надо было их приглашать. Бэд был прав – открой им щелку, они дверь настежь распахнут. А если еще Том снова устроит какую-нибудь каверзу… Лауре хотелось провалиться сквозь пол.
– Том! – Она постучала в дверь его комнаты. Ответа не было. Она вошла, и еще не прочитав лежащую на виду записку на большом белом листе бумаги, догадалась, что Том уехал.
«Мам, я удираю, – прочла она. – Так лучше для нас обоих. Вернусь через пару дней. Не волнуйся. Не могу я видеть этих людей. Ты ведь понимаешь, что я чувствую, а может быть, не понимаешь. Все равно я тебя люблю».
– Да, я понимаю, что ты чувствуешь, – сказала она. – Но ты-то не хочешь понять, что чувствую я. И что я скажу этим людям? Как объясню? Ты некрасиво поступил, Том, – упрекнула она отсутствующего сына.
Лаура подошла к кровати. На тумбочке стояла фотография, которую раньше она видела на письменном столе. Он переставил ее, чтобы видеть ее каждый вечер, засыпая, и утром, просыпаясь. Так вот куда он поехал – к девушке!
– Ну, и что ты такое? – спросила она изображение. – Хорошенькая, свеженькая, ничего больше. Для него – единственная на свете. Ты помнишь, Лаура, как влюбляются в девятнадцать лет? – Скорей, скорей, ведь можно позвонить и отменить визит… придумать какое-нибудь извинение… – Она поспешно набрала номер – гудки. – Уже уехали. Господи Боже мой, что им сказать? – Скажу правду! – воскликнула она, удивляясь собственным сомнениям. – Скажу правду, и они поймут, что у них ничего не выйдет.
Тимми на кухне запивал водой свое лекарство. Она спросила его, не знает ли он, куда уехал Том.
– Нет, мам, не знаю, – ответил он и посмотрел на нее серьезными детскими глазами. – Я все думаю о Томе. Я огорчен за него и рад, что я не такой, как он, а настоящий сын.
Лаура не поправила его, сказав, что Том – тоже настоящий сын. Она сказала, нахмурившись:
– Он очень подвел меня! Ты мне поможешь? Веди себя, как гостеприимный хозяин.
– Нет проблем, мам. Эти люди не имеют ко мне отношения. Мне до них дела нет. Но я буду самым вежливым мальчиком на свете и, может быть, даже ухитрюсь им понравиться.
– Вот они! – закричал Тимми, высматривавший гостей в окно.
Лаура увидела, как гости выходят из машины и неторопливо идут по дорожке к дому. Она направилась к двери, мучительно раздумывая, сказать ли об отсутствии Тома сразу или позже.
Гости, помаргивая от ослепившего их в саду солнца, вошли в холл и обменялись рукопожатиями с Лаурой.
– Вот Тимми! – сказала она.
Они пожали руку и Тимми, но Лаура видела, что они всматриваются в глубину комнаты.
– Мы были огорчены, узнав о вашей потере, – сказала Маргарет.
– Спасибо за сочувствие, – поблагодарила Лаура. Механический обмен вежливыми фразами…
– Надеюсь, вы без труда нашли дом? – заметила Лаура.
– Да, вы очень хорошо объяснили дорогу…
– Я хотела накрыть стол на веранде, там чудесный вид на наш сад. Но слишком жарко…
– Да, жара ужасная…
Часы в гостиной пробили час.
– Как вы точны! – удивилась Лаура.
– Это благодаря Артуру, – засмеялась Маргарет. – Я всегда опаздываю.
Две группы сидели по обеим сторонам камина: трое гостей и Лаура с Тимми; между ними на каминной доске стояла ваза с розами миссис Иджвуд, изливающими нежный аромат. «Как на каком-то групповом портрете ранней американской живописи, – подумала Лаура, – чинно застывшие человеческие фигуры…»
– Я люблю розы старых сортов, – сказала Маргарет. – Новые гибридные чайные розы ярче и пышнее, но почти не пахнут.
– Это не из нашего сада, кто-то прислал мне, – уныло отозвалась Лаура и, наконец, решилась. – Тома нет. Он уехал ночью. Я не знала об этом до утра. Когда начала вам звонить, вас уже не было дома.
– Уехал! – вскричала Маргарет.
– Наверное, к своей подруге. Он оставил записку.
– К подруге… – повторила Маргарет.
– Да, какая-то девушка, с которой он учится в университете. Я о ней ничего не знаю. Он не рассказывает.
Никто не отозвался на ее слова, но она продолжала:
– Молодые люди не любят говорить с родителями о своих любовных делах…
Они словно оцепенели в молчании. Наконец заговорил Артур:
– Наверное, у вас с ним был какой-то разговор?
– Ничего особенного. Снова твердил, что не хочет вас видеть, потом согласился встретиться с вами. Я не думала, что он так поступит. Нет, не думала, – мрачно закончила Лаура.
Маргарет закусила губу; Холли переводила взгляд с матери на отца, словно спрашивая: «Что же дальше?»
«Да, что же дальше? – подумала Лаура. – Эти люди слишком воспитанные, чтобы встать и уйти, хотя они только этого и хотят. И не может же она сказать им: – Я вас понимаю, и не обижусь, если вы уедете…»
Положение спас Тимми, который звонким голосом заявил:
– Ну, что ж, пойдемте в столовую? Надеюсь, что все проголодались, а я так словно тигр есть хочу!
– Милый Тимми! – Лаура ласково погладила его плечо, благодарная за его детскую непосредственность.
– Все готово! – сказала она с облегчением. – Пожалуйста, подождите минутку, я сбегаю на кухню.
Теперь выхода не было – все сели за стол, снова в чинных позах американской готической живописи, перед каждым – салфетка органди и два хрустальных бокала. И снова – обмен вежливыми репликами:
– Мне нравятся старые дома, как ваш… – заметила Маргарет. – Высокие потолки, деревянная обшивка, много каминов…
– О, я думать не могу о новых домах! – воскликнула Лаура, наливая в бокалы вино из хрустального графина тети Сесилии. – Но в такой жаркий день, как сегодня, лучше было бы принимать вас в современном доме с кондиционером.
– Ну что вы, – вступила в разговор Холли, – в этой комнате такой чудесный ветерок, я совсем не чувствую жары.
– Воспитанная девочка, – подумала Лаура. – Умеет «принять мяч» застольной беседы. Полотняное платье светло-вишневого цвета хорошо сшито, и фигурка ладная. Кожа у нее, как у Тома – молочно-белая. Нет, не надо так пристально глядеть на нее, они поймут, что я увидела сходством с Томом. Но и они глаз не могут оторвать от Тимми – увидели в нем Питера… Питер… Это имя – словно удар в грудь… словно электрический шок…
