Но вы же не переставали любить чудесного человека сколько-нибудь меньше только потому, что ему чуть-чуть не хватало до того, чтобы быть настоящим героем. Скорее всего вы любили его таким, каким он уже был, и рассчитывали, что в конечном счете он смог бы стать…
«Ох, Джонатан».
Она была на шаг ближе.
Но почти сразу же подумала о чем-то еще, о чем-то, что трансформировало всю картину, и от этой мысли у нее похолодело внутри. Ее мать умерла от больного сердца, но не таким ли образом все-таки именно волчанка убила ее? Поражая жизненно важные органы, такие, как почки и сердце?
Наблюдая за ее лицом, Джерри, видимо, понял, о чем она думала: он встал и, обойдя вокруг стола, присел на корточки у ее стула.
— Ее сердце болело не от волчанки. Ваша мать была пациенткой моего отца с того времени, когда была очень молодой — он был старше ее на двадцать лет. Когда ее привели к нему на осмотр, у нее уже было больное сердце.
— Ох, мама! Моя несчастная Елена. Но почему? Она родилась с больным сердцем?
— Я не могу сказать это с уверенностью. Но, судя по этим записям, заключениям моего отца, я бы сказал, что у нее была ревматическая лихорадка. В те дни ревматическая лихорадка часто не выявлялась, и у маленькой девочки мог остаться порок сердца.
— Как вы думаете, что-нибудь могло бы помочь ей? Хирургическая операция? — Она подумала о том, насколько сильно ее любил Эндрю Уайт. Елена так любила его. — Может быть, лучший уход? Что еще?
— Не переносите это на себя, Андрианна. Не изводите себя… Ваша мать умерла тридцать лет назад. Тогда столько мы не знали! Может быть, сегодня ей помогла бы пересадка сердца. Кто может сказать это с уверенностью?
— Я думала о любви.
Он печально улыбнулся ей и покачал головой.
— Любви? — Затем снова повторил. — Кто может сказать это с уверенностью?
Несколько минут они оба молчали, он снова сосредоточился на истории болезни Елены, а она попыталась сделать для себя какие-то выводы из всего увиденного, услышанного и вспомнившегося. В конце она поняла, что действительно не имело значения, насколько сильно Эндрю Уайт любил Елену. Но что на самом деле было важно, так это то, что она любила его и хоть на какое-то время, но она вырвала у вечности свои золотые мгновения жизни. Для нее это было счастьем до самого конца.
Наконец Джерри положил документы на стол.
— По крайней мере, сейчас вы знаете, что нет подтверждения того, что ваша мать страдала от волчанки. И это то, что вы действительно хотели узнать, не так ли?
— Да. Но, — сейчас она улыбнулась, — я с вами не прощаюсь.
— Да? — Он улыбнулся. — Что я могу сейчас сделать для вас? Скажите, и я в вашем распоряжении.
— Я кое-что планирую сделать… И если все получится… Ну, по-моему, я буду жить в Лос-Анджелесе, который вовсе не далеко отсюда, и я хочу, чтобы вы были моим доктором. У меня сейчас период ремиссии, поэтому вам не придется часто видеть меня, просто периодические осмотры. А я смогу прилетать сюда, когда… И если вы… Пожалуйста, Джерри, вы не можете отказать мне!
— Но ведь я не специалист в этой области! И почему вы хотите, чтобы у вас был доктор, к которому вам придется летать самолетом? Кроме того, там, где вы будете жить, вероятно, больше докторов на каждом квадратном дюйме, чем… — Он прервался на полуслове и серьезно посмотрел на нее. Наконец он сказал. — Андрианна, не делайте этого!
— Не делать чего? Просить вас быть моим доктором? Как вам не стыдно, доктор Херн. А как же клятва Гиппократа? Разве вы не поклялись помогать всем, кому можете?
— Вы же знаете, что я имею в виду не это. Я говорю о том, что вы не хотите рассказать этому мужчине всей правды о себе. Если он любит вас, он примет факты такими, как они есть. А если вы его любите, то должны верить, что он поступит именно так. Если вы не можете, то какой тогда смысл во всем?
Смысл был в том, что впервые в своей жизни она делала ставку на любовь и на жизнь, но поскольку не была по натуре настоящим игроком, то нуждалась во всех дополнительных шансах, которые могла получить.
— Когда мы сидели за обедом и разговаривали о том, что вы сменили свою фамилию, вы сказали, что когда поняли, что совершили ошибку, то было уже слишком поздно и не было пути назад. Что вы уже утратили часть себя. Ну, я подумала, что вы не правы, по крайней мере в отношении самого себя. Но это несомненно справедливо для меня. Назад пути нет. Все, что я могу сделать — только двигаться вперед. Я думала, что Джонатан любит меня достаточно, чтобы принять меня на веру. А я докажу свою преданность тем, что буду лучшей женой, насколько это возможно. В этом не может быть ничего плохого — быть лучшей, насколько я смогу.
— Нет, не в этом дело. Но есть что-то ужасно неправильное в том, чтобы жить во лжи.
— Но на самом деле это не ложь, если вы говорите неправду ради любви…
— А будет ли он так думать, если узнает правду?
Ей не хотелось думать об этом, поэтому она сказала.
— Ну, это обсуждение чисто теоретическое, поскольку я еще окончательно не решила, что собираюсь делать. Я просто хочу знать, могу ли я рассчитывать на вас в случае необходимости.
— Дело не в том, что я не хочу вам помочь, Андрианна, и даже не в том, что думаю, будто вы поступаете неправильно. Я просто не специалист в этом. Вам нужен специалист.
— Для меня вы достаточно квалифицированны. У меня сейчас ремиссия, и никто из нас не знает, сколь долго она продлится. И я чувствую, что к тому времени мне возможно понадобится доктор, достаточно знающий, чтобы лечить меня. Вы — достаточно опытный ученый и практик и сможете выполнять эту работу. Все, что мне нужно сейчас — проходить периодические осмотры. Нет ничего такого, с чем бы вы не смогли справиться. Я очень верю вам, доктор Херн. И если я все же забеременею… ну, я уверена, что вы знаете, что делать с беременной женщиной, не так ли?
Он покачал головой, почти в отчаянии.
— Беременность? Слишком рискованно для вас.
— Хорошо, доктор. Я обещаю. Я забеременею, если только он попросит. Если Джонатан скажет, что хочет ребенка.
Джерри Херн вздохнул, и Андрианна спросила его, что означает этот вздох.
— Он означает, что, если я собираюсь стать вашим доктором, я должен вам настоятельно рекомендовать тщательно подумать, прежде чем вы решите забеременеть, несмотря на то, что для ребенка риска не будет, если вы сможете доносить его до срока. Как ваш доктор, я бы не хотел, чтобы вы подвергали себя риску ввиду того, что беременность вызовет внезапное обострение болезни…
— Означает ли это, что вы согласны стать моим доктором?
— Я не думаю, что вы дали мне какой-нибудь другой выбор, — сухо сказал он.
