— Ее участники?.. — холодея прошептала она.
— В общем, ее участники… прости… погибли.
— Есть точные данные или таковы формальные выводы Сената? — все же уточнила она помертвелыми губами.
— Данных нет! — поспешно уверил Климий, будто для выводов Сената это имело значение. — Ни данных, ни сообщений, ни вернувшихся. Надвременной портал принял когорту или две, это мне неизвестно, Особого корпуса и закрылся. Никаких сигналов. Но Сенат отпустил срок в один год — ожидание и все такое. Год истек.
Таллури ничего на это не ответила — сердце разделилось надвое, как со звоном разлетелась бы чаша, ударившись о каменный пол. Одна половина сердца пыталась принять эту горестную весть, согласиться с рассудком — мол, да, истекли все сроки. Но другая половина сердца кричала: «Нет! Такого не может быть! Он жив. Непременно жив. Просто не может выбраться». Она верила в это. Хотела верить и — верила. И жила этой верой.
— Таллури, тебе предстоит вернуться в Университет.
— Я хочу остаться здесь.
— Дело в том, что… — он опять замялся, — это невозможно. Теперь ты не можешь считаться невестой господина командующего, так как он…
— Не говори! Не смей! — непроизвольно выкрикнула она. Получилось — зло, агрессивно.
— Прости. Но для этого дома с завтрашнего дня ты посторонняя.
— Нет никакой возможности мне остаться здесь, чтобы ждать его? — растерянно спросила она.
Климий в ответ сокрушенно помотал головой:
— Ждать его? Ты странная, Таллури. Я же объяснил. Как глухая, она повторила:
— Никакой возможности?
— Нет. Теперь ты не невеста, не родственница и не «живущая по обету». Ой, — вдруг охнул он. — Какой же я дурак! Зачем я это сказал?! — и закрыл себе рот двумя руками.
Таллури сумрачно посмотрела на него:
— Говори.
— Нет! Не от меня ты узнаешь.
— Говори!
— Это выше моих сил! Пощади!
— Говори!!!
Климий, будто под гнетом, с отчаянием опустился на мраморный пол и хрипло проговорил:
— Нет сил. И не сказать, вижу, нельзя. Есть древний ритуал. Таинство. Очень-очень редкое. Просьба к Единому принять твою жизнь в обмен на жизнь дорогого тебе человека.
— К кому мне обратиться? — без раздумий, мгновенно спросила Таллури. — В храм? Какой?
— Не сомневался… — прошептал Климий. — Да, в храм. Храм Жертвы. Подожди, твоя жертва жизни еще, может, и не будет принята! — его последние слова прозвучали уже вслед уходящей Таллури.
* * *
Храм Жертвы был невероятно стар. Замшелые стены окружали мощенный булыжником двор с проросшей меж камней травой: люди здесь бывали редко. Приземистое здание храма, столь же мрачное, как и окружающие его стены, казалось совершенно пустым, но стоило Таллури приблизиться, как на пороге возник жрец, со скрежетом распахнув обитую железом дверь. Против ожидания его лицо не было ни угрюмым, ни хмурым — он смотрел на Таллури вполне дружелюбно, хотя и с вопросом в глазах. Она тоже молчала, не зная, как начать и что именно следует сказать.
Пока Таллури бежала сюда, через весь город, захлебываясь собственным дыханием, самые чистые и высокие слова, полные значительности и смысла, бились в ее душе. А теперь она вдруг смешалась, и все заготовленные фразы стали казаться наивными, никчемными. Нет, она вовсе не боялась показаться смешной, но что если жрец, только услышав, зачем она здесь, рассмеется и немедленно прогонит ее прочь? Вдруг Климий что-то напутал?
Жрец подождал еще немного и вдруг, без предисловий, задал совершенно неожиданный вопрос:
— Кто он тебе?
«Кто он тебе?» Она, конечно, поняла: кто тот человек, за которого она хочет отдать свою жизнь? Только об этом хотел знать жрец Храма Жертвы. Всё очень просто, и никто не задаст ей вопроса, к которому она готовилась: почему она хочет это сделать?
И действительно, зачем об этом спрашивать. «Почему» — здесь, в этом храме, понятно: если один человек любит другого больше жизни, то эту жизнь он готов отдать, лишь бы спасти любимого.
— Жених, — прошептала Таллури.
Продолжая разглядывать ее, жрец молча кивнул. Затем жестом пригласил сесть на ближайшую каменную скамью-пристенок у ограды храма. Наконец, опять заговорил:
— Условий ты, разумеется, не знаешь, — это прозвучало не вопросительно, а утвердительно. И еще — немного деловито.
Она помотала головой.
— Условия очень тяжелые, девочка, — голос жреца изменился.
И тут же — будто сгустился воздух вокруг — Таллури почувствовала приближение неведомого, пугающего, неотвратимого. Ее глаза расширились. Жрец заметил это и истолковал по-своему:
— Испугалась?
— Да. И нет, — она пожала плечами. — Не знаю. Но я справлюсь с этим страхом. Страшнее — ждать без надежды.
Они будто просто беседовали — как старые друзья, не нуждающиеся в подробных расспросах, понимающие друг друга с полуслова.
— Да. Условия. И еще — время, — жрец поднял голову и стал смотреть на безмятежно плывущие в небе облака. — Ты не будешь знать, когда это произойдет. Если произойдет. Может быть, прямо завтра. А может — через несколько лет.
— Время не имеет значения, — задумчиво откликнулась Таллури. — Только его жизнь. Надежда спасти его жизнь.
— Скоро для тебя всё будет иметь значение, — он перестал разглядывать облака. — Я ведь догадался, ты — Таллури нид-Энгиус? И твоя жизнь — за жизнь командующего Особым корпусом господина Джатанга-Нэчи?
— Неравная плата? — грустно улыбнулась она.
— На весах Вечности этого не измеришь.
— А как вы узнали о нас? — спохватилась она.
— Никакой мистики нет: просто мой друг, жрец храма Судьбы, рассказал мне о странной паре, просившей обряда «Двух сердец». Старинный обряд, серьезный, редкий. Мой друг сказал: «Невероятно! Для их судьбы всё было невозможно, но при этом — всё исполнится!» Странно было это слышать. Но я не мог не доверять ему: мой друг — опытный жрец, знающий, не склонный к экзальтациям. Ваши имена мне запомнились. И когда начали поговаривать об исчезновении когорт Особого корпуса во главе с командующим Джатанга-Нэчи, я стал ждать тебя. Я был уверен, что рано или поздно ты придешь. Ты пришла перед оглашением его гибели. Знаешь, я верю, что официальное оглашение чьей-либо смерти, пусть и смехотворно в глазах Единого, все же имеет какой-то мистический смысл. Ты успела — точно до оглашения. Идем, я расскажу тебе всё.
Он провел ее через двор, приблизился к противоположной стене и открыл небольшую, едва приметную на фоне темной кладки, поросшую плющом дверь. Таллури обратила внимание, что плющ, как ни странно, свисает особенно густо именно над дверью, словно пытаясь прикрыть ее.
