– Сочувствую, Люк, – сказала Айви. – Регина была тебе другом.
– Мы все оказались во власти статуэток, включая твоего босса – Ли.
– Я собираюсь поговорить с Ли. Знаешь, ее холодность, стремление к успеху любой ценой прежде даже восхищали меня. Мне казалось, что в ней больше человеческого, что люди для нее не просто пешки. Но ей было совсем не жаль Марлу. Она совершенно равнодушно отнеслась к этой трагедии.
Ладонь Люка замерла у нее на спине.
– Ли тебя использовала.
– Мне теперь все равно. Действительно все равно. Я собираюсь попросить Пирса уладить юридическую сторону разрыва контракта. – Айви положила ладонь Люку на грудь рядом со своей щекой. Он был теплый. От него веяло надежностью. Все будет хорошо. Когда рядом был Люк, Айви казалось, что она сможет со всем справиться. Люк показал ей ту Айви, какой она была и какой больше не хотела быть. Ту женщину, что судит других, а сама прячется за микрофон. Теперь она хотела жить, хотела рисковать ради того, чтобы получить от жизни большее. Любовь, например. Айви подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Ты думаешь, все дело в статуэтках, да?
Люк встретил ее взгляд. В серых глазах его не было фальши.
– Не знаю. Как ты можешь простить меня? Я вначале думал, что это ты их украла. Потом – что это сделала твоя мать. Я то и дело бросался не туда и совершал ошибки. Одну за другой. – Он вздохнул и добавил: – Я знал, что Дирк опасен, но я никогда не принимал в расчет Эда. Забыл о нем, как только узнал, что в ночь убийства Трипа он был в тюрьме. И теперь у тебя до конца жизни останется шрам. Из-за моей неудачи.
Эти его муки причиняли Айви больше боли, чем разбитое лицо, ободранное бедро, синяк на боку. Ничто не могло ей причинить больше боли, чем сознание того, что больно ему, Люку, чем его неспособность разглядеть такую простую и понятную правду.
– Статуэток сейчас здесь нет, Люк. Здесь только мы с тобой. – Она чувствовала его возбуждение, которое он упорно старался не замечать.
– Остаточное явление, – тихо сказал он. – То, что, как тебе кажется, ты чувствуешь ко мне, – не настоящее. Твои чувства ко мне не могут быть настоящими.
Айви потрясла его откровенность. Человек-Легенда, умевший брать то, что женщины с готовностью отдавали ему, лишь ради наслаждения и той информации, что могла быть ему полезна, оставаясь безучастным к тем чувствам, что возбуждал в своих поклонницах, ничего не утаивал от нее, Айви.
Кое-кто мог бы подумать, что он использовал ее для секса и для того, чтобы добраться до статуэток.
Прежняя Айви поверила бы в это. Но не та Айви, которой она стала теперь. Эта новая Айви верила в Люка. Она протянула руку к его лицу, погладила по щеке.
– Нет, Люк. Они настоящие. Я люблю тебя, Люк. И буду за тебя бороться.
– Айви, я не могу…
Она прижалась лицом к его груди, слушая, как глухо бьется его сердце.
– Знаю. Ты мне говорил. – В ту ночь, когда она поняла, что сердце ее больше ей не принадлежит. Но она отдала ему свое сердце по доброй воле. Без всяких условий. Она не собиралась ничего требовать взамен. На нее вдруг навалилась усталость. Изнеможение. Она не хотела спать, не хотела, чтобы те недолгие мгновения, что ей осталось провести с Люком, забрал у нее сон. Но в объятиях Люка было так тепло, так покойно, так надежно, что она сама не заметила, как уснула.
Последнее, что она услышала перед тем, как провалиться в сон, были его слова, произнесенные хрипловатым голосом:
– Верь мне всегда, принцесса. Я вернусь, чтобы выяснить, что на самом деле у нас с тобой есть.
Неделю спустя
Люк бросил папку на стол Арни:
– Готово.
Они вместе трудились, чтобы связать все концы, довести все до ума, включая передачу статуэток в тот музей, который выбрала Регина. Они вместе руководили подразделением безопасности, отвечающим за доставку статуэток в музей. И теперь Люк отправлялся на новое задание, самое главное в его жизни. Ему предстояло завоевать право обладать самым драгоценным из сокровищ.
Айви!
Он никогда в жизни ничего и никого так сильно не хотел. Ему оставалось лишь надеяться на то, что ее любовь к нему была настоящей. Что она не была всего лишь иллюзией, рожденной сверхъестественными свойствами нефритовых фигурок. И вскоре ему предстояло узнать, была ли его надежда оправданной. И он собирался сделать все, как надо, как того заслуживала Айви.
Арни откинулся на спинку кресла.
– Я слышал, Регина нынче нарасхват. На нее золотым дождем посыпались предложения. Об этой истории с ее статуэтками собираются фильмы снимать, книги писать. – Арнольд скрестил руки на груди и посмотрел на Люка. – Я получил солидное предложение написать книгу о Человеке-Легенде.
Люк с трудом переключился с мыслей об Айви на Арнольда:
– И что?
Арнольд запрокинул голову и посмотрел в потолок.
– Господи, как я тебя ненавидел! С того времени, как трехлетним ребенком тебя привезли к нам. Все это время я тебя ненавидел.
Вот как. Так вот что грызло Арни все это время. Вот что заставляло его постоянно совать нос в его, Люка, дела. Вот почему он вмешался и в это дело со статуэтками. Целую неделю они работали плечом к плечу, и ни разу ни один из них не позволил себе завести разговор о прошлом. Люку, может, и хотелось бы ненавидеть своего двоюродного братца, но ненависть как-то сама собой иссякла. Словно разрядилась батарея, питающая эту ненависть энергией. К тому же Арни не давал ему повода для жалоб как партнер. Он делал свою работу профессионально и даже более. Он взял на себя охрану Кэт Вон. Он поддержал и прикрыл Люка, когда надо было вытащить Айви из клешней Дирка. Пора было ставить точку, пора им обоим подвести черту под давней ненавистью друг к другу.
– Ты зря тратил время и силы, если все это делал ради того, чтобы заставить меня передать тебе мой процент в «Стерлинг инвестигейшнс». Я отписал тебе свою долю. Дело теперь только твое.
Арнольд вспыхнул.
– Тебе не надоедает разыгрывать из себя чертового святошу?
– Простого спасибо было бы вполне достаточно.
– Благодарить тебя? – Арнольд подался вперед и стукнул по столу. – Я устал от твоего благородного дерьма. Ты отказываешься взять деньги, положенные тебе по праву. Ты обращаешься со мной так, будто я не человек, а чертова заноза у тебя в заднице. И ты ни разу, ни разу не призвал меня к ответу за то, что я тогда сделал. И после этого я должен благодарить тебя за благородный поступок!
Что это с ним?
– При чем тут благородство? Твой отец вывернул мне плечо, когда я попытался защититься. Потом социальные работники заставляли меня признать правду. – Сознаться в том, что это я тебя изувечил. И потом твоя мать просто не желала ни о чем знать. Я действовал не из благородных побуждений, ты, тупица. Это инстинкт – инстинкт самосохранения заставлял меня вести себя так, как я себя вел, кретин.
