Что Ванька? Вы все думаете, что я ребенок и ничего не понимаю! А я все понимаю! И все вижу! Он тебя обидел! Маму тоже мужики обижали! И били! Он тебя бил? Да?
— Нет, ну что ты! Нет! — порываюсь обнять его, но Ванька выворачивается из моих рук, смотрит сурово и зло:
— Врешь опять! Я сначала, когда ты… Короче, обиделся сильно. А потом подумал, повспоминал… Сравнил… Не ври мне! Опять сейчас соврала! Хочешь, чтоб я о нем хорошо теперь думал? Да пошел он! Пусть только попробует забрать!
— Вань…
— Нет! Я не соглашусь больше! Его все вокруг боятся! Стороной обходят, как смерть!
— А ты?
— А я не боюсь! Я вырасту и убью его! За тебя! За маму!
— Ваня… Ты слишком категоричен сейчас…
— Я нормален! Это вы все вокруг… Врете! И Серый… В глаза улыбался, по голове трепал, играл… А сам в смс “щенком”... Ничего, я ему показал, какой я “щенок”... Он думал, что я ничего не понимаю… “Поехали на набережную”... — передразнивает Серого Ванька.
Смотрит на меня в упор, и я поражаюсь, насколько не детские у него сейчас глаза…
— Я его по башке ударил на светофоре, — усмехается он, — рукояткой ножа. В затылок, как Иваныч учил… А потом выскочил и свалил… Мы в Старый ехали, как раз по обводной… А там недострой. Я и рванул. Мест не знаю, но затихарился. Жаль, без мобилы… Сидел-сидел, а потом решил выше полезть… И сорвался… Дурак…
— Ты не дурак, Ваня! — я опять тянусь обнимать, и в этот раз он поволяет. Похоже, этот выплеск все силы из моего мальчика вытянул, потому что он как-то обмякает, спокойный такой становится, сопит мне в плечо, словно маленький ежик, — ты не дурак! Ты сильный, очень смелый и очень находчивый…
— Да какой я находчивый и смелый? — бормочет он, — меня только и делают, что таскают туда-сюда… А я даже постоять за себя не могу… И за тебя… Он тебя… Обидел… А я его не убил за это…
— Можешь! Можешь постоять, — жарко шепчу я, — а убивать никого не надо… Зачем становиться похожим на… Не надо, Вань…
Ванька успокаивается, укладывается обратно на кровать, и я, чуть подождав, пока он засопит мирно, выхожу из палаты. И только здесь пытаюсь выдохнуть и унять дрожь в пальцах.
Василий Иванович появляется неожиданно из своего кабинета, осматривает меня и кивает, чтоб зашла.
— На вот, махни, — он ставит передо мной стопку коньяка, — совсем доходяга стала… Какого черта приперлась в выходной? Что тут с твоим Ванькой случится?
— Не знаю… Подумала, он проснется, а меня нет рядом… — бормочу я, послушно выпивая. И задыхаюсь, потому что хорошо идет, огнем прям.
И хочется еще. Тянусь за бутылкой, но Василий Иванович отбирает:
— Нет, хватит тебе.
Закусываю лимоном, откидываюсь на спинку стула, прикрываю глаза.
— Что у тебя с Хазаровым?
Боже… Да не надо мне сейчас этого! Только выдыхать начала!
— Ничего… — скриплю безжизненно, и Василий Иванович усмехается:
— Ну да… А спонсорская помощь больнице на сорок миллионов просто по доброте душевной упала сегодня… И просьба тебя не перегружать работой…
Никак не комментирую. Щедрый какой… Грехи замаливает? Ну, пусть… Больнице от этого польза.
— Ты это, Ань… — Василий Иванович мнется, сдвигает в сторону бутылку, рюмки, потом обратно… Нервничает чего-то. — Ты осторожней… Таким, как он… Такие люди просто так не делают широких жестов…
— Это вы к чему, Василий Иванович? — спрашиваю я напрямую, — мне писать заявление?
— Да сдурела? — наливается он краснотой, — я просто не хочу, чтоб ты вдруг поверила…
— Не беспокойтесь, Василий Иванович, — усмехаюсь я, — я давно уже никому не верю… Что там с Ваней?
Мой начальник чуть заметно расслабляется, и мы принимаемся говорить о Ваньке. Потом переключаемся на какие-то рабочие задачи, потом еще про что-то. Рюмка коньяка развязывает мне язык, ощущаю себя легче как-то, спокойней.
Выхожу из кабинета начальства в уже вполне нормальном состоянии…
И вижу, как ко мне по коридору направляется Хазаров.
Причем, сразу понятно, что идет он от палаты Ваньки. Навещал? Они поговорили? О чем? Что с Ваней?
Все эти вопросы тут же возникают в голове и я, кивнув Хазарову, торопливо пытаюсь его обогнуть. Конечно, упускаю шанс поговорить, но сейчас явно не время. Если Ванька все в том же настрое, что был, то мог отцу гадостей наговорить…
Но Хазаров не позволяет мне пройти, молча преграждает путь.
Поднимаю подрободок, смотрю в темные, непроницаемые глаза:
— Добрый день. Я тороплюсь. До свидания.
К сожалению, Хазаров, как обычно, слышит только себя и поступает так, как ему хочется.
Сейчас ему хочется ухватить меня за локоть и молча втолкнуть в пустующую сестринскую…
— Отпустите немедленно, — цежу я сквозь зубы, не пытаясь вырваться. Бесполезно. Тут только словами, да и то не факт…
Слишком уж жутким становится взгляд Хазарова. Опять давит , словно стена бетонная.
Стиснув зубы, выдерживаю. Ну а что мне остается?
— Поговорим.
Это не просьба, от слова “совершенно”.
Меня твердо направляют к кушетке, на которой спят в ночную смену, заставляют сесть, а сам Хазаров берет стул и ставит прямо напротив. Садится на него, расставив ноги и упирает локти в колени.
Не могу сдержаться, чуть отшатываюсь к стене. Слишком близко. Слишком.
— Что вам нужно? — голос слегка изменяет, хрипит, но это от волнения, конечно. Не от страха. Хватит уже бояться его.
— Чтоб ты рассмотрела мое предложение.
— Какое еще?
— Вернуться.
Я молчу, ошарашенная его словами.
Мгновение, два, ошалело прокручивая предложение в голове и пытаясь осознать, что все в реале происходит…
А затем принимаюсь хохотать. Долго, смаргивая слезы, появившиеся на ресницах, до истерики.
Хазаров не реагирует. Не прекращает этого. Просто смотрит. Тяжело. Жадно.
И меня, наконец, с истерики выносит в ярость.
Какого черта он так смотрит? Какое он имеет право, после всего, мне такое предлагать? И так смотреть?
Как он может?
— Слушай, Хазаров… — я решаю больше не миндальничать с “вы”, не разводить церемоний. Тем более, что со мной тоже не особо церемонились. И
