Нина вошла в кабинет Андреева и словно школьница произнесла:
– Здрас-с-сте.
Он быстро привстал, в одно движение накинул пиджак на белую сорочку со строгим галстуком и указал на кресло.
– День добрый, Нина Васильевна. Садитесь.
И пока она садилась, пока усаживалась – он не сводил с ее лица внимательного взгляда своих светлых, просто ледяных глаз. И Нина ни с того ни с сего ляпнула:
– Я что-нибудь не так сделала? Но я не виновата.
– В чем? – улыбки на жестких губах не было, только прямые брови вздернулись вверх.
– Не знаю.
– Понятно. Вы привыкли к тому, что руководство вызывает к себе только для наказаний? Так?
– Получается, так, – ответила Нина и улыбнулась.
– В данном случае ситуация иная, – все так же бесстрастно сказал Андреев. – Мне надо с вами познакомиться поближе.
Он замолчал, и Нина поняла, что он ждет от нее вопроса.
– Зачем?
– Затем, чтобы отстоять вашу кандидатуру в одном приятном и полезном для вас мероприятии.
– Каком? – Нина сообразила, что он почему-то отдал инициативу разговора в ее руки. И сразу почувствовала себя нападающей стороной. Быть может, Андреев именно этого и добивался.
– Хорошем мероприятии, – повторил он.
– Это, Аркадий Сергеевич, не разговор, – неожиданно для себя осмелела Нина. – У меня, извините, мужской сортир еще не почищен, а наши мужчины все время норовят мимо писсуара струю пустить. То ли по небрежению, то ли мне досаждают.
– Я думаю, это происходит от бескультурья, – ровно ответил Андреев. – По ходу дела я им сделаю замечание.
– Так о каком мероприятии вы заговорили, Аркадий Сергеевич?
– Внутренняя суть мероприятия заключается в том, что я хочу показать всем, что времена изменились, стали демократическими, а вместе с тем справедливыми.
– Ничего не понимаю! – бухнула Нина.
– Совсем ничего?
– Совсем.
– Тогда, быть может, поймете внешний состав событий. Я надеюсь, мне, точнее нам, удастся отправить вас в составе делегации в Болгарию. На фестиваль телевизионных фильмов.
– Меня? – подскочила Нина.
– Вас.
– Уборщицу?
– Фальшивую должность мы вам придумаем.
– За фальшивую должность в лагеря можно загреметь!
– У вас в этом есть опыт иль испугались?
– Да ничего я не испугалась, – взмолилась Нина. – Но, ради Христа, Аркадий Сергеевич, не наводите вы на меня такого холода крещенского, я вас и так боюсь! Объясните, что к чему, и если для нашей команды это надо, то я и в лагеря с радостью пойду.
Он выдержал очень долгую паузу, а потом спросил изменившимся голосом:
– Вот как? Ради нашей команды, даже так?
– Конечно же!
– Почему?
– Да потому, что я около Воробьева, Комаровского на студии вдруг человеком себя почувствовала, хорошей жизнью зажила. У меня уж давным-давно так не было, чтоб я на работу бежала и каждый день с утра ждала там чего-то нового, неожиданного. А я ведь действительно только уборщица.
Нина выдохлась, вытащила из кармана платок и вытерла повлажневший нос.
– Вы правы, – медленно сказал Андреев. – Я зря не послушался ни Евгения, ни Максима. С вами нет смысла разводить сложные дипломатии. Вы человек открытых действий и прямого мышления.
– Во-во! – взбодрилась Нина.
– Хорошо, – решительно сказал Андреев. – Если так, то будем играть с раскрытыми картами. В течение многих лет на подобного рода фестивали и всякого рода полуделовую развлекаловку ездили группы, которые составлялись и формировались определенными личностями. В творческую группу вводились никому не нужные партийные функционеры, жены и подруги высокопоставленных чиновников, ну и КГБ, конечно. Кое-кто у нас сейчас все еще намерен сохранить эту традицию. А мы хотим показать зубы. Мы хотим продемонстрировать, что от уборщицы нашей редакции больше толку на фестивале, чем от какой-нибудь... красавицы, навязанной со стороны.
– Что мне надо там делать?
– Ничего.
– Совсем ничего? – удивилась Нина.
– Увидите по ходу дела. В прошлом году ваше место на подобном фестивале занимала Виктория Самойлова. Но ныне она переметнулась в другой лагерь.
– Может, мне поговорить, проконсультироваться с Викторией?
– Не надо. Пока оформляйте спокойно документы. Вам скажут, как это делать.
– Хорошо. – Нина встала.
– И не расстраивайтесь, если все дело сорвется.
– Этого я как раз меньше всего боюсь.
– А чего боитесь? – спросил он спокойно.
– Как сказать... Попасть в этих делах между молотом и наковальней.
Он пожал плечами.
– Насколько я смог понять наших общих друзей, Нина Васильевна, вы не собираетесь продолжать вашу творческую жизнь, остановившись на пылесосе и тряпках. Что Евгений, что Максим Комаровский полагают ваш потенциал более высоким. Но если вас не устраивает предлагаемая мной дорога, то воля ваша...
Желающих за казенный счет съездить за границу мы найдем без особого труда.
– Конечно. Но я бы поехала.
– Так в чем же дело, Нина Васильевна?
– Игрушка я какая-то получаюсь. В чужих руках, – невесело сказала Нина.
Он прищурился, глядя ей прямо в лицо недобрым взглядом, и произнес сухо:
– Быть может. Значит, и вам придется пройти через этот этап.
– Почему «и вам»?
– Потому, что все его не минуют.
На этом разговор и окончился, разговор до конца не совсем Ниной понятый, не совсем ясный, но она и не пыталась в него как следует вникать. Потому, что как бы там ни было, а – Болгария все-таки! Заграница!
Она нашла Воробьева и Максима в монтажной, и оба, выслушав ее сообщение, ничуть не удивились.
– Курица не птица, Болгария не заграница, – улыбнулся Максим. – А фестиваль этот такого ранга, что ты там вполне достойно нас представишь, при всем уровне твоей умственной недоделанности, что есть факт, и ты уж извини. Думаю, что собирается он в последний раз. Доживает свой век.
– Почему? – спросила Нина.
– Да он же был фестивалем социалистических стран, а поскольку таковые на ладан дышат, то и фестивалю этому крышка. Но ничего, погуляешь под жарким солнышком Болгарии.
– А вы не едете? Оба? – подивилась Нина и по скукожившимся лигам обоих мужчин поняла, что невольно задела тему болезненную, только что обсуждаемую.
– Ты у него спроси, – кивнул на Воробьева Максим. – Мог бы и поехать. Мог бы и привезти оттуда приз. Главный приз.
– Отстань, – поморщился Воробьев. – Фильм не готов. И к тому же поздно, все картины на просмотр уже заявлены.
– Не готов он потому, что ты его пропил! – сорвавшись, заорал Максим. – Пил по-черному, когда надо было монтировать! Но даже в том виде, который есть, ты бы все равно произвел там фурор!
– Мне это не надо, – обрезал Воробьев и уткнулся в экран монтажного стола, не желая больше разговаривать.
