— Да-да, некоторые люди очень любят собак.
— Не говори так, — Тилли встала, прошлась по комнате, потом вернулась к камину. — Луиза, я давно хотела тебе сказать, а сейчас я говорю также от имени Мэтью. У нас с ним есть деньги. Я получаю проценты от акций. Мне они не нужны. Если не хочешь взять деньги у Мэтью, возьми у меня. Я не могу больше смотреть, что ты живешь здесь как…
— Позабыта-позаброшена. Седьмая жена великого вождя Рога Бизона, так что ли? — Луиза рассмеялась. — Спасибо, — без тени обиды поблагодарила она и похлопала Тилли по руке. — Через годик-другой я об этом подумаю, когда нечем будет прикрывать наготу.
— Ах, Луиза! — Тилли присела на корточки возле кресла Луизы и сжала ее руки в своих. — Мне казалось, что на мою долю выпало много испытаний. Но что мои переживания по сравнению с тем, что пришлось пережить тебе.
— Какие трудные времена были у тебя, если ты вышла замуж за помещика?
— Я не всегда жила хорошо… — потупясь, проговорила Тилли. — Может быть, я как-нибудь расскажу тебе о своей жизни.
— Интересно будет послушать, я согласна с отцом, что ты не совсем такая, какой хочешь казаться. Я поняла это с самого начала, с того дня, когда Мэтью привез сюда… Мне всегда хотелось тебя спросить, знала ли ты семью Мэтью? Он мало о них говорил, думаю, он не очень к ним привязан.
— Нет, он неплохо относится к ним, по крайней мере, к отцу.
— А его отец хороший человек?
— Да, хороший, — поднимаясь, подтвердила Тилли. — А теперь мне пора домой. У меня пирог печется. Зайду позднее. Тебе что-нибудь нужно, я имею в виду из еды?
— Нет, спасибо, Ma следит, чтобы мои запасы не иссякали… Тилли…
— Да, Луиза?
— Не рассказывай Мэтью о том, что слышала здесь.
Тилли молчала.
— Пожалуйста, — попросила Луиза. — Если он об этом узнает, то вряд ли захочет разговаривать с отцом. Пусть все остается по-прежнему, тем более, что вы скоро уедете.
— Почему ты считаешь, что это случится скоро?
— Я предчувствую перемены. Их дух витает в воздухе. Я уверена, что к весне вы уедете. Мэтью потихоньку подыщет участок.
— Так будет лучше, Луиза, хотя я буду по тебе скучать.
— И мне будет тебя не хватать. — Но, — Луиза глубоко вздохнула, — никто не знает, что может с нами случится, до весны еще много времени. Знаешь, мне всегда было смешно слышать, как те, кто приехал сюда из городов, жаловались на однообразную жизнь. Им, видите ли, скучно. Видите ли, в прериях ничего не происходит. Господи! — Она опустила голову. — Да здесь за неделю случается столько и трагического, и комического, сколько в городе и за месяц не увидишь. Вот, например, несколько лет назад случилось так — люди жили себе не тужили, а назавтра уже без скальпов. Вот и парни, что вчера приехали, говорят, что команчи снова стали прорываться. И то правда, разве для них это большое расстояние.
— Ой, Луиза, не надо об этом. Ведь нас охраняют и солдаты, и рейнджеры. Мэтью говорит, что мы в сотнях миль от индейских территорий, особенно от тех мест, где живут команчи.
— Все это верно. Но, как я говорила, что значит для конного индейца каких-то несколько сотен миль? Для них это не расстояние. В этих краях может не бояться индейцев только мертвый. Народ вокруг слишком успокоился. А напрасно. Не стоит надеяться, что политики их надежно защитили от индейцев. От них ничем нельзя защититься. Я для себя решила, что если они появятся, я буду вопить, как Кэти, когда медведя увидела. Между прочим, мне кажется, вы напрасно оставили медвежонка. Медвежата вырастают, и что потом? Лучше уж его пристрелить.
Тилли ничего не ответила и вышла. Она понимала, что своей болтовней об индейцах Луиза старалась приглушить впечатление от сцены, разыгравшейся между ней и ее отцом. Тилли нравилась Луиза, но она не всегда понимала ее. Луиза отличалась своеобразным складом ума, и ее рассуждения часто бывали довольно странными, но стоило ли удивляться этому. Ведь можно было только догадываться, что ей пришлось вынести, живя с человеком, изображавшими из себя аристократа. Лицемер, он не забывал усердно молиться и при этом хотел совратить собственную двенадцатилетнюю дочь.
Удалось ли ему это?
Постепенно ранчо разделилось на два лагеря. Все чаще и чаще Альваро Портез отстранял Мэтью от выездов. Сначала предлогом служила раненая рука Мэтью, а потом, когда рука зажила, всякий раз оказывалось, что Род с Маком или Мак, Дуг и темнокожий паренек Третий вместе со свободными в это время работниками уже уехали клеймить скот.
В один из дней Мэтью пришел домой разъяренный: пять человек уехали сгонять скот, чтобы клеймить телят, и снова без него.
— Альваро испытывает мой характер, — бушевал Мэтью, нервно меряя шагами комнату. — Он хочет усмирить меня, как норовистую лошадь, но со мной этот номер не пройдет. — Внезапно он остановился и заговорил совсем тихо, с оттенком грусти. — Мне приходилось все время уговаривать себя, что он все такой же, каким я знал его до своего отъезда в Англию. Но с ним произошла поразительная перемена. Оказывается, он изворотливый и коварный, как индеец, а еще злобный. Да, злобный. — Мэтью кивнул в подтверждение своих слов. — Ты об этом еще не знаешь, и я не хотел тебе говорить, но думаю, что Луиза все равно рассказала бы. Он вчера отстегал Четвертого плетью.
— Что ты говоришь! Но за что?
— Предположительно, за плохое обращение с лошадью. Ты можешь себе вообразить такое? Номер Четыре спит и видит, как бы прокатиться на лошади. Мне иногда казалось, что он как-нибудь тайком уведет лошадь и ускачет отсюда. Что-то тут другое, так и Дуг думает. Скорее всего, дядя заметил парня рядом с Орлом, а так как он его сам вырастил, то и не надышится на него, считает самым ценным в конюшне. А Четвертый, наверное, стоял и любовался Орлом. Дядя не мог видеть, что рука чернокожего коснулась его драгоценного чистокровного коня. Хотя это был только предлог. Дядя просто хотел избить парня. Четвертый работает у Луизы, вот и подходящий способ насолить ей.
Тилли, положив голову на плечо Мэтью, слушала мужа, а потом предложила:
— Мэтью, давай уедем отсюда и поскорее.
— Да, ты права, — решительно произнес он. — Нам надо отсюда уезжать. И чем скорее, тем лучше…
* * *
То памятное утро выдалось ясным. Воздух был чист. В высоком небе ярко светило солнце. По нескончаемым просторам прерии мерно катились зелено-желтые волны.
Молодые лошади весело носились по загону, словно внезапно почувствовав силу мышц.
Вилли и Жозефина играли перед домом с сидевшим на привязи медвежонком, прозванным Шустриком. В их играх участвовала и деревянная лошадка с хвостом и гривой из настоящего конского волоса.
