Я двинулась дальше с надменно поднятой головой, и, хотя толпа продолжала толкаться и не отставала, я уже не обращала на них внимания. Внутри же я чувствовала, как отчаяние забирает меня. Руа покинул меня. И эта община, грубая и чужая, должна судить меня, решить, виновна я или нет, и я почувствовала себя такой одинокой, как никогда.
Я едва помнила, как мы подошли к магазину Ангуса Мак-Крэкина и как входили в него. Помещение преобразилось. Прилавок выдвинули на середину, там восседал следователь, из сосновых досок и ящиков были сооружены ряды сидений для свидетелей и зрителей. Все места уже были заняты, и у стен стояло полно народу. Когда я шла за своим телохранителем к своему месту в первом ряду, послышался гул голосов; это были возгласы облегчения тех, кто ждал начала представления, это было голодное, жестокое ожидание жертвы, что обычно рождается в толпе.
Сначала, сидя на своем месте, я постоянно чувствовала многочисленные глаза этой толпы на себе, будто их взгляды проникают под одежду и дотрагиваются до моего обнаженного тела. Но потом я стала думать о другом. Коронер, пузатый потный человек в рубашке с короткими руками, теребил в руках пачку бумаг, что лежала на стойке, как будто эти бумаги придавали ему уверенности и значительности блюстителя закона. Его присяжные, шестеро замызганных фермеров и белых оборванцев, должны были выяснить обстоятельства смерти Сент-Клера и решить, должна ли я предстать перед судом графства. На них я даже не взглянула так как увидела, что в дверях опять появился Руа, задержался у входа поболтать со всякими бездельниками, беззаботно смеялся и щелкал своим кнутом по голенищам снег, как будто он просто зашел выпить и перекинуться шуткой со своими знакомыми в баре.
Внезапная волна движения и немедленное затишье возвестили о том, что следователь объявил о начале разбирательства. Но я плохо слышала, что он втолковывал своим помощникам и всем собравшимся. Что-то говорил о том, что это не судебное заседание, а только попытка выяснить обстоятельства смерти Сент-Клера Ле Гранда, что он требует порядка и привлечет к ответственности каждого, кто нарушит закон или помешает процедуре. Но речь его сопровождалась хихиканьем из зала, он был известен своей трусостью и пристрастием к бутылке.
Слушания проходили в ужасной обстановке, и следователь, и свидетели выражались так неформально, что никакого уважения к закону и порядку не чувствовалось. Так или иначе, было установлено, что Сент-Клер Ле Гранд являлся гражданином графства Глинн, штат Джорджия, что он скончался в том же графстве при обстоятельствах, которые следует выяснить. Его тело было вынесено на трясину Мэри-де-Вандер, и рыбак, который его обнаружил, поведал – с большим удовольствием – обстоятельства, при которых тело было найдено, и дал подробное описание этого тела.
Я чувствовала, что публика недовольна. И отлично понимала почему. Им интересно было услышать только меня, может быть, я, пересказывая им свою версию, сделаю промах, и тогда они смогут обвинить меня. И когда следователь выкликнул мое имя, наступила тишина, которая висела и тогда, когда я шла к кухонному стулу, установленному теперь у прилавка.
Эта тишина стояла и в продолжение всего моего рассказа, и никто не спускал с меня глаз. Хотя я знала, что они будут разочарованы, что я излагаю свою историю четко, но монотонно и бесстрастно, я не доставила им удовольствия присутствовать при мелодраме, что произвело бы на них более благоприятное впечатление. Но пытаться вызвать у них сочувствие, притворяться я не могла. Когда я закончила, то ощутила, как их разочарование по-детски наивно переросло в гнев, а затем и подозрительность.
Коронер, как видно, испытывал такие же чувства. Его маленькие глазки сверлили меня из-под очков, и, когда я замолчала, он задумчиво стал потирать свой сизый нос указательным пальцем, словно этим жестом хотел уверить всех, что хитрой янки его не провести.
Он важно прокашлялся. Его дружелюбный тон не мог обмануть ни меня, ни публику.
– Я понимаю, мэм, что вам пришлось нелегко, – сказал он, – но мне надо задать вам несколько вопросов, в состоянии ли вы будете отвечать на них?
Его плохо скрытый сарказм разозлил бы меня, если бы я не испытывала к нему такого презрения.
– Не стоит беспокоиться обо мне, – ответила я. – Я готова ответить на любые вопросы.
На мгновение он был сбит с толку и попытался собраться, снова многозначительно прокашлявшись.
– Вы сказали, что вашего покойного мужа смыло волной, как бы неожиданно?
Я подтвердила свои прежние показания.
– Но в тот момент вы сами в воду не упали. Теперь, значит, как вы объясните это, мэм?
– Я сидела в лодке. Мой муж стоял, как я говорила вам, точнее, он стоял полусогнувшись.
Он снова потер свой сизый нос:
– Полусогнувшись, мэм? – Голос его прозвучал слегка недоверчиво. – Теперь, значит, это несколько странно. И волнение на реке было, значит, очень сильным?
Я поскорее отбросила от себя образ надвигающегося на меня Сент-Клера с протянутыми к моему горлу руками:
– Ничего странного. Как я уже сказала, одно весло выскользнуло у него из руки, когда нас подняло волной. Чтобы поймать его, пока оно не уплыло, он вскочил, ему пришлось быстро вскочить…
Такое объяснение я уже дала, неужели он думал, что сможет поймать меня, заставляя повторять показания. Если так, то напрасно. Я слишком долго репетировала свой рассказ. Этот глупенький человечек своими примитивными уловками вряд ли собьет меня.
В его следующем вопросе тоже прозвучало легкое недоверие:
– Так ему удалось поймать весло, мэм?
– Да, он поймал его.
– И уже после этого он упал в воду?
– Не сразу, сэр. Он стоял на полусогнутых ногах, когда вставлял весло в замок. И не успел сесть на место, когда это произошло.
– И он сразу же утонул, мэм?
Я чуть не улыбнулась, но терпеливо ответила:
– О нет. Разве я это говорила? Это совсем не так. Мой муж какое-то время боролся с волной, а потом – исчез под водой.
– А когда он пытался бороться, на каком расстоянии от него находилась лодка с вами?
Я пожала плечами:
– Может быть, в пятнадцати-двадцати футах. Вряд ли это можно было точно определить.
Он стал перебирать бумаги, а я чуть не расхохоталась. Он думал сбить меня с толку, хотел доказать публике, что он подлинный защитник правосудия. Но пока он так и не смог достичь своей цели. И я видела, как это его разозлило. Теперь его лицо напряглось, глазки под очками похолодели. Я приготовилась к следующему вопросу.
– Вы утверждаете, мэм, что находились всего в пятнадцати или двадцати футах от вашего мужа, когда он был в воде, но не могли подплыть достаточно близко, чтобы помочь ему… – Он сделал многозначительную паузу, как будто следующий вопрос представлял особую важность. – Но после того, как он утонул, вы взяли весла и поплыли в этой лодке к каналу. Правильно я вас понял?
