— Хорошо, я тебя поняла и не имею ничего против Харитоновых, но всю картину портит сволочь Мурзалиев!
— Да что ты, — издевательски тянет отец. — Судя по тому, что мне известно, именно ты поддержала людей, которые отложили трепанацию Кирилла Харитонова, и не доложила начальству, чем подставила по полной программе.
— Откуда ты знаешь?! — удивляюсь. Вот почему всегда именно так?
— Знаю, — пожимает он плечами. — Приходится — должен же я хоть что-то знать о своих молчаливых детках.
— Неважно, это другое.
— Нет, это одно и то же. Мы все выбираем газон позеленее. Ты не захотела портить отношения с начальником, хотя это было опрометчиво и шло вразрез с клятвой Гиппократа.
— Ой, ну давай уж до таких азов не докапываться…
— Дай. Мне. Закончить! — гневается отец и подходит ближе. У нас небольшая разница в росте, но подавлять он умеет на зависть. Я словно снова уменьшаюсь до маленькой-маленькой девочки. — Во времена работы в нашем центре Рашид приходил ко мне с новыми идеями, и не раз. Однако я видел, с каким удовольствием этот тип разводит крыс, и снова и снова отказывал, боясь, что он потеряет интерес и не доведет до ума ни один из проектов. Это естественно, что, когда Харитоновы пообещали ему вседозволенность, он тут же сорвался с места. Есть люди, с которыми работать легко, а бывает и иначе. Мне с Мурзалиевым было очень непросто. Взаимное недовольство, претензии. Это вносило раздор в весь коллектив центра. Естественно, результат совместной деятельности соответствующий. Когда он ушел, я разозлился, но без этого человека мне работать в разы легче. Посему, если у Кирилла получается направлять энтузиазм Рашида в нужное русло, я только рад. Я с ним облажался. И не считал должным признаваться в своем провале, потому что это мои рабочие отношения, мои деньги и проблемы, с которыми разбирался я сам. Да, Рашид поступил непорядочно, но моей вины в его уходе было не меньше. Один человек ответственен за все не бывает никогда, это жизнь. А еще это абсолютно не твои заботы, Жен.
— Как это — не мои?
— Это определяется элементарно: что ты можешь сделать для урегулирования вопроса, кроме как встать в позу и объявить всему миру, что обижена?
— Ничего, но…
— Вот именно что ничего. Тогда сядь и разберись в причинах, по которым не хочешь работать в центре Харитоновых на самом деле. Рашид здесь ни при чем. Тебе с ним детей не крестить.
— Пап, пойми! Как я могу подчиняться человеку, которого должна уважать, но не могу?
— Не знаю, но придется найти способ. Потому что когда Кирилл Харитонов возобновит кардиоисследования, ты должна оказаться в экспериментальной группе, и на этот раз я тебе не помощник.
От слов отца у меня подкашиваются колени. Возобновление исследований? Так вот чем купил его Харитонов… Он фактически отдал ему на откуп то же, что и забрал. Ударил по самому больному и окончательно сломил сопротивление. После ухода отца я еще долго лежу в кровати, пытаясь разобраться в сказанном. А вдруг мое сопротивление и впрямь не связано с Рашидом? Неужели я настолько не доверяю самой себе, что, отказываясь работать в центре Харитоновых, всего-то пытаюсь держаться подальше от Кирилла? Тогда это жалко, и упускать отличную возможность из-за какого-то козла с кольцом на пальце — просто глупо. Пусть он будет хоть трижды самым обаятельным, любимым и желанным, от нового сердца я не откажусь!
Кирилл
Мое утро начинается с изобилия запахов. Бекон, томаты… неизменные спутники омлета Веры, который заставляет меня ненавидеть весь мир. Клянусь, если врачи еще пару недель продержат меня на бессолевой диете, я съем их всех. По очереди. Знаете, что страшнее всего в изобилии ограничений? В том, что ты о них знаешь. Например раньше я ничего не имел против каш — любви, конечно, тоже не испытывал, однако и сказать, что на дух не переносил, не могу. А теперь именно ненавижу. Кашу, дольку грейпфрута и понижающий давление травяной чай. Именно таков завтрак мужчины в самом расцвете сил. А я еще мечтал выбраться из больницы, чтобы начать нормально питаться…
Пока ищу халат, замечаю, что на часах уже десять. Невероятно. Болезнь превратила меня в вынужденного лентяя, ненавижу ее за это. В лентяя, нытика и насильника. Последние два пункта заслуживают отдельного упоминания. Накидываю халат и с трудом поднимаюсь с кровати. Каждую ночь мои ноги деревенеют, будто и не было никакой терапии, и только к вечеру удается более или менее расходиться. Зря Вера убрала трость — та бы мне сейчас не помешала.
Цепляясь за все, что попадается по пути, выхожу в коридор и направляюсь в кухню. Что толку прятаться по ванным и кабинетам, если все равно придется посмотреть в лицо фактам? Если Вера собирается уехать, я должен заранее с ней поговорить, хотя бы попытаться объясниться. Однако с каждым шагом по направлению к кухне понимаю, что меня там ждет сюрприз. Вера поет под аккомпанемент потрескивающего на сковороде масла. Застываю на месте, не в состоянии поверить происходящему. Может быть это мама приехала, пока я спал? Да нет, не ее голос. Точно Вера. Только с чего ей петь, к тому же так весело, со всякими «туц-туц» и щелчками пальцев? Спешу сделать оставшиеся несколько шагов и заглядываю в двери. Оказывается, она еще и пританцовывает.
— Доброе утро, — говорю, даже не пытаясь скрыть удивление в голосе. — Смотрю, у тебя отличное настроение.
— Доброе.
Вера не оборачивается, но и занятие свое не прекращает. Стоит у плиты и вдохновенно крутит попой, облаченной в короткие джинсовые шорты, а тяжелые полы вязаной дырчатой кофты раскачиваются в такт движениям бедер. Внезапно она ловко снимает с плиты турку с кофе, не позволяя ему сбежать. Чуть улыбаюсь. Она относится к категории женщин, у которых никогда ничего не сбегает. Да и грош цена химику, который не в состоянии вовремя снять с газа пробирку. Помню, как удивлялся талантам Веры, учитывая, что сколько бы моя мама ни стояла около плиты, в «момент икс» отвлекается всегда.
По-прежнему пританцовывая, Вера идет к столу и наливает себе полную чашку кофе.
— Не завидуй, — смеется она, глядя на мое страдальческое выражение лица. — Тебе осталось терпеть совсем не долго.
Еще бы долго. Вчера я уже нарушил указания врачей. Точнее мне намекнули, что это не криминально, но, учитывая серьезность перенесенных операций, лучше повременить. Ну, повременили… Теперь, бунта ради, осталось разве что залезть в кондитерскую лавку и слопать весь шоколад.
— Вера, нужно поговорить.
— Нет, не нужно, — по серьезности моего тона она сразу понимает, о чем пойдет речь, но отмахивается. Значит, снова решила сделать вид, что все в порядке? Так не пойдет.
— Нужно, Вера! — мрачнею.
— Кирилл, садись. Разговор терпит, а еда остывает.
Она усаживается рядом и берет вилку. Ее омлет настолько аппетитный, что рот наполняется слюной. А вот каша совсем не вдохновляет, и грейпфрутов я теперь тоже буду избегать до конца жизни. Грустно смотрю в собственную тарелку.
