«А если между ними теперь только дружба? Ну, настрадались оба, переболели друг другом и остались друзьями, — продолжил размышления Андрей Леонидович. О том, что так бывает, он слышал, читал. Но живых примеров не видел, а потому в правдивость такого утверждения не верил. — Вот только если Ладышев кого-то вычеркивает из жизни, то на дружбу рассчитывать уже не приходится. В этом они с Екатериной Александровной как близнецы… Как же там дальше было?» — попытался припомнить он сюжет сказки Пушкина.
Но то ли от усталости (всю ночь провел на ногах), то ли потому, что не мог для себя решить, как реагировать на присутствие в доме гостьи, стихотворные строки из памяти испарились. Вроде как разбудили принцессу.
«А может, я зря зашел? Убедился, что все в порядке, и надо было сразу ехать обратно?» — растерянно наблюдал он за шефом в домашнем халате.
Видеть его в таком одеянии было непривычно: костюм, джинсы, свитер, рабочая, спортивная одежда — это да. Но халат…
В первый год совместной жизни Зина тоже подарила ему халат, уверяла, что это нормальный атрибут семейной жизни. Но Поляченко так к нему и не привык: просыпался и по многолетней привычке натягивал спортивные штаны или шорты в зависимости от поры года. С детства был так приучен — отец никогда не носил халатов, из всех видов домашней одежды предпочитал растянутые треники. В первой семье Андрей тоже всегда ходил в спортивном костюме, а здесь вдруг халат… И хотя халат все же незаметно вошел в его жизнь по утрам, принимать в нем гостей или соседей Поляченко так и не привык. Наверное, для этого надо родиться в семье, где халат в такое время считался единственно верной одеждой.
Меж тем хозяин включил кофемашину, открыл дверцу посудомойки, спрятал внутрь два винных бокала со столешницы.
— Чай? Кофе? — уточнил Вадим и, словно прочитав мысли гостя, потуже затянул пояс халата. — Извини, что в таком виде… Так чай?
— Кофе, — ответил Поляченко и тряхнул головой: стоило расслабиться, как потянуло в сон.
«Как же он разбудил царевну? — снова напряг извилины Андрей Леонидович, чтобы не заснуть. — Поцеловал!..»
— Какие новости? Рассказывай, — хозяин присел напротив. — Что с Обуховым?
— В реанимации. Много крови потерял. Операция больше пяти часов шла. Врачи с того света вытащили, но прогнозов не дают. Остается надеяться на молодой крепкий организм.
— Выкарабкается. Реши вопрос с адвокатом, я ему обещал.
— Это твое окончательное решение?
— Да. Он сдержал слово. Теперь я должен сдержать свое. Что с остальными?
— Галецкая отсыпается. Двое в морге: одного убил напарник, его самого — Обухов. Но этими двоими уже не только наша доблестная милиция занимается… Интерпол подключился, — пояснил Поляченко, словив удивленный взгляд шефа. — У меня сразу были подозрения, что их деятельность — забота структуры другого уровня.
— О как! — Услышав сигнал кофемашины, Вадим убрал одну чашку, подставил другую, в раздумье посмотрел на вазу с печеньем и сладостями и решительно подошел к холодильнику. Спустя некоторое время стол был уставлен разной едой, вполне достаточной для полноценного завтрака. — Не стесняйся, а я сейчас, — он двинулся к лестнице, но остановился. — Если тебя не смущает мой вид, то лучше я после переоденусь.
— Ничуть, — успокоил Поляченко. Вид Вадима его уже действительно не смущал: человек дома, на своей территории, и вправе ходить в том, в чем удобно ему. — Меня одно беспокоит: скрыть присутствие Екатерины Александровны на Сторожевке у нас уже не получится. А учитывая то, что она была участницей инцидента и в первый раз, к ней возникнет много вопросов. Мозг следователя так устроен, что сразу начинает соединять цепочками различные факты, искать причину, умысел. Два совпадения — это слишком много для простой случайности.
Посмотрев на гостя, Вадим задумался: такое в голову ему не приходило.
— А ты бы соединил эти два случая? Только честно, — взяв вторую чашку кофе, он снова присел за стол.
— Как следователь — да. Как человек, лично знающий Екатерину Александровну, скорее всего, нет. Допускаю, что тот же Потюня убедил ее сходить к диетологу. Но одна загвоздка, он сам являлся свидетелем первого происшествия. А здесь, как ни крути, просматривается сговор, еще одна цепочка. А две цепочки — это уже крепкая версия. Забавный этот тип, Потюня… — вспомнив фотокора, Поляченко усмехнулся. Завтрак оказался кстати: с вечера до утра у него сгорело немало нервных клеток и энергии. И настроение медленно, но верно поднималось с каждым съеденным бутербродом. — Из тех, кто вечно находит приключения на свою задницу. И других за собой тянет. Так что оба они в кругу подозреваемых, без вариантов. Во всяком случае, пока не заговорит Обухов. Если вообще заговорит. Галецкая проснется раньше, и многое зависит от того, что скажет она.
— Уж мы-то с тобой знаем, что только не правду, — нахмурился Вадим. — Обвинит всех кругом, а сама прикинется невинной овечкой.
— В том-то и дело… И на начальном этапе расследования ее слова примут за основу, остальным придется оправдываться. Других показаний нет. Оговорить того же Потюню ей раз плюнуть. Учти, нас с тобой тоже теперь вызовут, и не раз, — Поляченко отхлебнул кофе и, словно дав Ладышеву время на раздумья, принялся неторопливо складывать очередной бутерброд.
— Если узнают про блок?
— В том числе. Но здесь проще: оборудование принадлежит «UAA Electronics», представители корпорации увезли его в Японию. Новый инструктаж со всеми причастными я проведу. Врать никому не придется, скажут правду: сумка была, что в ней — никто не имел понятия. Даже если добавят, что мы с тобой просили не упоминать о сумке, ничего страшного. Но это наши сотрудники, они нам подчиняются. Екатерина Александровна и Потюня в их число не входит. А в своих показаниях о сумке они ничего не сказали.
— Могли забыть в стрессовой ситуации, — пожал плечами Ладышев.
— Как вариант. Но неубедительно… — Поляченко перестал жевать и забарабанил пальцами по столу. — Придется и с ними поговорить.
Над столом повисла пауза: каждый продумывал варианты развития событий.
— Теперь хочу уточнить главное: ты ей веришь? — Андрей Леонидович смотрел прямо в глаза.
Вадим растерялся. Но не от вопроса. Скорее, его ввел в замешательство тон: жесткий, требовательный, в лоб.
— Да, — твердо ответил он после паузы.
— Тогда и я верю, — Поляченко промокнул губы салфеткой, подтянул костыль. — Спасибо. Накормил. Не уснуть бы теперь по дороге.
— Сам, что ли, приехал? — только сейчас дошло до Ладышева. — Ну ты даешь!
— Да ладно… Правая-то нога в порядке. Задача моя ясна, так что я поехал… Как она? — показал он взглядом наверх. — Что она обо всем говорит?
— По-моему, так и не поняла, чем для нее мог закончиться визит к диетологу. Могла ведь и с ребенком отправиться на прием.
Ладышев и не собирался объяснять, кто спит в его доме на втором этаже. На его взгляд, это было очевидно.
— Повезло, что без дочки… Всё могло быть гораздо хуже… Спасибо за завтрак! — Поляченко положил приборы на пустую тарелку. — О том, что ты увез Катю, пока никто не знает, но ее и фотографа вычислят быстро. К тому же это ты вызвал милицию… Лучше держись на всякий случай сегодня подальше от города. И незнакомым абонентам не отвечай. Пусть всё уляжется, а я помозгую, как быть… И ее придержи при себе, не отпускай домой.
— Это как?
— Придумай что-нибудь. В грибы, например, пригласи съездить. Слышал, что боровики изо всех щелей полезли.
Ладышев свел брови, невидящим взглядом уставился в тарелку. В его планы это не входило, сразу, как проснется, он хотел отвезти Катю домой. Сам собирался вернуться и тупо выспаться. Спал плохо, только под утро и вырубился.
«Она — почти замужняя чужая женщина, — твердил он себе и накануне вечером, когда предложил выпить по бокалу вина за встречу, и ночью. — Меня с ней ничего не связывает. Все в прошлом».
Очевидность этого факта мешала расслабиться, заставляла быть скованным в разговоре, односложно отвечать на вопросы, сдерживать себя, чтобы не спросить о чем-то самому, отводить глаза из-за боязни встретиться взглядом.
