Он дочитал письмо и потянулся за следующим.
«Дорогая Изабел!
Надеюсь, вы не возражаете, что я называю вас по имени. Но я считаю вас своим другом и уже давно мысленно сочиняю вам письмо. А когда прочла в газете обо всех ваших неприятностях, решила написать по-настоящему. Четыре года назад, когда муж оставил меня и двоих детей, я слегла в такой депрессии, что не могла подняться с кровати. Но моя лучшая подруга принесла мне аудиозапись одной из ваших лекций, которую взяла в библиотеке. Вы говорили о необходимости верить в себя. С тех пор моя жизнь стала другой. Я получила диплом об общеобразовательной подготовке и сейчас хожу на курсы…»
Рен потер живот, но дурнота, подступившая к горлу, не имела ничего общего с тем, что сегодня он забыл пообедать.
«Дорогая мисс Фейвор!
Мне шестнадцать, и пару месяцев назад я пытался покончить с собой. Видите, я думаю, что, возможно, родился геем, а жить с этим нельзя. Но однажды я случайно нашел оставленную кем-то в кафе книгу, которую написали вы. Думаю, именно вы спасли мне жизнь».
Рен тяжело уселся за стол. По лбу поползли крупные капли пота.
«Дорогая Изабел Фейвор!
Не могли бы вы послать мне фото с автографом? Для меня это так много значит! Когда меня уволили…»
«Доктор Фейвор!
Мы с женой обязаны вам — вы спасли наш брак. У нас начались проблемы с деньгами и…»
«Дорогая мисс Фейвор, я никогда раньше не писала известным людям, но если бы не вы…»
Все письма были написаны уже после неудач. Изабел впала в немилость, но, очевидно, авторам было совершенно на это наплевать. Их волновало только то, что она сделала для них.
— Довольно жалкий итог, верно?
В дверях стояла Изабел, завязывая на талии халат. Горло снова сдавило дурнотой.
— Почему ты так говоришь?
— Два месяца. Двенадцать писем, — тяжело вздохнула Изабел, сунув руки в карманы халата. — В мои золотые деньки, солнечный мальчик, они приходили мешками.
Он так порывисто вскочил, что письма посыпались на пол.
— Спасение душ, по-моему, основано не на количестве, а на качестве, не находишь?
Изабел как-то странно взглянула на него.
— Я только хотела сказать, что так много имела и не смогла удержать. Все испортила!
— Ничего ты не испортила! Прочти эти письма! Только прочти письма и перестань, черт возьми, жалеть себя!
Он вел себя как последний подонок, и любая другая женщина разорвала бы его в клочья. Но не Изабел. Она даже не поморщилась, только мгновенно погрустнела, и его словно по сердцу полоснули.
— Может, ты прав, — кивнула она, отворачиваясь. Он было начал извиняться, но заметил, что глаза ее закрыты. Этого он не вынесет. Он знал, как справиться с женщинами, которые плачут, орут, ругаются, но как общаться с женщиной, которая молится?!
Пожалуй, самое время поступать геройски, как бы это ни шло против его натуры.
— Мне нужно возвращаться. Увидимся утром, на сборе винограда.
Она не взглянула на него. Не ответила. И кто мог бы ее винить? Зачем объясняться с дьяволом, если выбрала в спутники Бога?
На следующее утро только Массимо явился раньше Рена, да и то не потому, что последний поднялся с петухами. Просто не ложился совсем. Всю ночь слушал музыку и думал об Изабел.
Она появилась, словно повинуясь его призыву. Выступила из рассветного тумана, как земной ангел. На ней были новые джинсы с еще не разошедшимися поперечными складками на коленях. Фланелевая рубашка, надетая поверх майки, принадлежала ему, впрочем, как и бейсболка. И все же она ухитрилась выглядеть безупречно чистенькой.
Он вспомнил прочитанные письма, и что-то загорелось в груди.
Хлопнула дверца машины. Это прибыл Джанкарло, избавив Рена от необходимости говорить что-то, кроме короткого приветствия. Как только подтянулись остальные, Массимо стал отдавать приказы. Уборка началась.
Изабел обнаружила, что собирать виноград — занятие довольно неопрятное. Когда она бросала тяжелые гроздья в корзину, или паньер, как ее здесь называли, сок то и дело норовил стечь в рукава, а садовые ножницы стали такими липкими, словно были приклеены к ладоням. Кроме того, они постоянно соскальзывали с жестких стеблей, угрожая воткнуться в руку, и вскоре кончик пальца уже был обмотан пластырем.
Рен и Джанкарло ходили между рядами, поднимая переполненные корзины и сбрасывая виноград в пластиковые ящики, стоявшие на небольшой, прицепленной к трактору платформе. Ящики разгружали у старого каменного здания рядом с виноградником, где другие добровольцы давили гроздья и сливали получившееся сусло в бочонки для сбраживания.
Денек выдался сереньким и прохладным, но Рен разделся до майки, украшенной названием одного из его фильмов, и, подойдя к Изабел, взялся за корзину.
— Тебе, как понимаешь, совсем не обязательно этим заниматься, — буркнул он.
Одна из женщин в соседнем междурядье, приложив к грудям две большие грозди, кокетливо ими потряхивала, чем вызвала дружный смех остальных. Изабел отогнала донимавшую ее пчелу.
— Интересно, когда еще мне доведется собирать виноград в Тоскане?!
— О, романтика подобного рода очень быстро выветривается.
«Похоже, уже выветрилась», — подумала она, когда Рен вытер лоб и отошел.
Изабел долго смотрела на пчелу, примостившуюся на тыльной стороне ладони.
Он не пришел к ней вчера ночью. Позвонил с виллы и сказал, что должен поработать. Ей тоже следовало бы заняться делом, но мешали тяжкие раздумья. Темные пятна прошлого льнули к Рену неотвязной паутиной, глуша всякую надежду на их совместное будущее. А может, он просто решил, что выносить Изабел и дальше чересчур сложно.
Она почти обрадовалась, когда одна из молодых женщин взялась резать гроздья рядом с ней. И поскольку ее английский был так же скуден, как итальянский Изабел, беседа поглотила все ее внимание.
К вечеру, когда половина урожая была собрана, она вернулась в дом, не заговаривая с Реном, который пил вино в компании мужчин. И когда позвонила Трейси, чтобы пригласить ее на ужин, Изабел отказалась. Ноги и руки противно ныли. И устала она так, что ее едва хватило на то, чтобы съесть сандвич с сыром и повалиться на кровать.
Казалось, она только успела закрыть глаза, как настало утро. При малейшей попытке пошевелиться мышцы надсадно протестовали. Она уже решила остаться в постели, но вспомнила, как искренне наслаждалась дружеской атмосферой общего труда, как гордилась, что в нем есть и ее доля. Давно уже она не испытывала ничего подобного.
На второй день работа пошла быстрее. Приехал Витторио, появилась Трейси с Коннором и подробно рассказала Изабел о первом школьном дне ребятишек и вчерашнем телефонном звонке Гарри из Цюриха. Фабиола, запинаясь и помогая себе жестами, поведала о безуспешных попытках забеременеть. Только Рен едва обменялся с ней двумя словами. Оставалось гадать, почему он трудится с таким ожесточением: то ли потому, что владеет этим виноградником, то ли просто старается избегать ее.
