– Что это?
Слегка поколебавшись, он протянул ей записку:
– Видимо, это предназначалось все-таки тебе.
– Что еще за загадки? – пропела она, но, прочитав наспех нацарапанное послание, вздрогнула: «Держись от него подальше!»
– Коротко и мило, не правда ли? – отозвался Эллери.
– Предельно, – сухо откликнулась Флейм и метнула взгляд в сторону Дьедр Пауэлл.
Но выходка казалась чересчур ребяческой даже для нее. Однако если не Дьедр, то кто?
– Прости. – В потемневших глазах Эллери отразилось беспокойство. – Мне не следовало тебе это показывать.
– Ничего. – Она скомкала листок, зажав его в кулаке. – Злые, бесчувственные люди, Эллери, злые и бесчувственные.
Но оба понимали, что это детские проделки. Взрослый человек никогда бы так не поступил.
Когда лимузин выехал на дорогу, Ченс взглянул на моросивший за тонированными окнами дождь и вновь задумался о причинах неожиданного появления Хэтти.
Что могло побудить ее преодолеть полконтинента? Она явилась сюда явно не затем, чтобы поговорить с ним о погоде.
Он знал, что Хэтти Морган скорее предпочла бы увидеть его в аду.
Чуть слышно вздохнув, он почувствовал рядом с собой легкое движение – Лючанна откинулась на мягкую спинку велюрового сиденья.
– Как хорошо, Ченс, что нам удалось пораньше улизнуть. – Она тихонько вложила свою руку в его, их пальцы переплелись. – Эти приемы так утомительны.
– Особенно бесконечные комплименты. – Он поддразнивал ее взглядом.
– Как раз нет. – Она в шутку шлепнула его по руке. – Это то, что мне нравится.
– Так я и думал, моя примадонна.
Она улыбалась, оставив эту реплику без ответа, откинула назад голову, обнажив белоснежный изгиб длинной шеи, и ее лицо приобрело задумчивое выражение.
– Утомительна роль примадонны. Тут мало облачиться в костюм, эту роль надо еще и сыграть – быть всегда приветливой и улыбчивой, притворяться дружелюбной, но не слишком – иначе потеряешь загадочность. Но самое главное для примадонны – оставаться равнодушной к критике. Улыбаться и никогда не подавать вида, что тебе больно.
– У тебя это хорошо получается.
Ченс внимательно всмотрелся в маску самоуверенности, словно навсегда приросшую к ее лицу. В этой сидевшей рядом женщине не осталось почти ничего от той деревенской девчонки с арканзасских скал, которую он впервые увидел пятнадцать лет назад выступающей в прокуренном баре и о которой приходской священник говорил, что она поет в церковном хоре как настоящий ангел. Но все это, как и грубый деревенский акцент, и неблагозвучное имя Люси Ковальски, осталось далеко позади. Сегодня немногие догадались бы о ее прошлом. Как, впрочем, и о прошлом Ченса.
– По правде говоря, – она со вздохом сбросила с себя шелковые бальные туфельки, алые, под цвет платья, – я устала улыбаться. Я даже не знаю, что у меня болит сильнее – щеки или ноги. – Повернув к нему голову, она кокетливо потупилась. – Ты их мне не помассируешь?
– Щеки? – Ченс игриво улыбнулся.
– Какая восхитительная мысль, дорогой. – Она выпростала руку и нежно погладила его по лицу. – Но только начни с ног, а потом дойдешь до щек, – предложила Лючанна и, подобрав под себя ноги, встала перед ним на колени. – Как ты делал раньше, помнишь?
– Разве ты позволишь забыть. – Однако он не возражал, и она, вытянув ноги, положила ему ступню на колено. Привычным жестом он обхватил ее ступню ладонями и начал ласково массировать подошву большими пальцами.
Она издала грудной стон удовольствия.
– М-м-м, как хорошо, Ченс!
Он молча улыбнулся.
Затем Лючанна проговорила:
– Это было девять или десять лет назад, когда ты совершил первую по-настоящему важную сделку – ту, что принесла тебе несколько миллионов долларов?
– Около десяти.
Приподняв ее ногу, он опустил ее на сиденье. Она тут же положила ему на колено другую.
– Я изо всех сил старалась за тебя радоваться. По-своему я была рада. – Она как-то вяло пожала плечами. – Но одновременно я тебя ненавидела. Ты добился успеха, а я нет.
– Я знаю.
С тех пор их пути разошлись. Они перестали быть любовниками, и ревность больше не отравляла их дружбу.
– Теперь я тоже процветаю. – В ее голосе чувствовалось удовлетворение. – Лимузины с шоферами, шубы из соболей, платья от лучших модельеров, личный парикмахер, и все первоклассное – все признаки успеха. Мне тридцать пять лет. К счастью, для оперной певицы это не возраст. Голос будет в силе еще добрых пятнадцать лет, а если его беречь – то и дольше. Но знаешь, что самое забавное, Ченс? У меня есть все, чего я хотела, кроме одного – быть снова с тобой. Я только сейчас осознала, как одинока.
– Одинока? – Он бросил на нее скептический взгляд. – С твоей-то армией прислуги, парикмахеров и аккомпаниаторов? Это невозможно.
– Верно. Но они все чужие, не то что ты. Мы должны пожениться, Ченс.
Его большие пальцы замерли посередине ступни. Затем он возобновил массаж и дошел до пятки.
– И что же? Встречаться в аэропортах? Ты знаешь, сколько мне приходится разъезжать. Да и ты говорила, что занята в ста с лишним спектаклях в будущем году. По-моему, это будет не самый счастливый брак.
– Но, Ченс, неужели ты не понимаешь, как много для меня это значит?! Если я выйду замуж за кого-нибудь другого, он будет возражать против моих бесконечных гастролей. Может быть, не сразу, но со временем обязательно. Ситуация, типичная для певцов – и мужчин, и женщин. А ты будешь к этому относиться иначе. Согласись, Ченс, мы прекрасно ладим.
– На самом деле тебе незачем выходить за меня замуж, Лючанна.
Но он понимал, что она имеет в виду. За долгие годы они притерлись друг к другу, как притираются старые друзья. Они с легкостью возобновляли и прекращали любовные отношения. Он знал, что найдет покой и утешение в ее объятиях – без каких-либо требований, обещаний или ожиданий с ее стороны.
– Мы слишком хорошо знаем друг друга, – заключил он.
– Разве это плохо? – Она произнесла это без тени обиды, что доказывало его правоту. – Мы с тобой сделаны из одного теста.
– Посмотри правде в глаза, Лючанна. Действительно ли ты хочешь выйти замуж за человека, который знал тебя еще Люси Ковальски, когда ты была никем и ничем, лишь девчонкой, полной гордости и амбиций? Мы оба вышли из низов и вскарабкались на самый верх. Мы оба изменились. Я не хочу, чтобы мне напоминали об этом каждое утро. Думаю, ты тоже.
– Я этого не вынесу. – Ее голос дрогнул от избытка чувств, она отвернулась, и он увидел ее сильный профиль. – Хотя идея была неплохая, – добавила она с легкой грустью.
Глядя на нее и наслаждаясь непринужденностью этого дружеского общения, он вспомнил Флейм, ее манящие зеленые глаза, точеные черты лица и холодное спокойствие – признак умения владеть собой, – под которым, однако, таился кладезь глубочайших чувств. У этой женщины сильный характер, возможно, даже более сильный, чем у него. Одно это могло восприниматься как вызов, но все же не объясняло природу его влечения к ней, влечения, основанного на чем-то, что их объединяло.
