– Отойди в сторонку, – услышала она спокойный голос Глеба.
Девушка послушно поднялась со стула и отошла к стене.
«Не вступать в споры и выполнять все требования террориста», – снова пришел на память совет из учебника по ОБЖ.
Через секунду, подняв столб пыли, на земляной пол рухнул тугой объемный рулон.
– Это матрас, – пояснил Глеб. – Сейчас я тебе еще шкуру козью брошу. Она очень теплая.
– Не надо мне твоих шкур! – закричала Тополян. – Я хочу домой! Там родители волнуются, понимаешь ты это или нет? Давай завтра встретимся. Я обещаю тебе, что приду.
Глаза Глеба были плохо различимы в полумраке. Парень молчал. Уговоры девушки, видимо, на него не подействовали.
– Долго ты еще собираешься меня здесь держать? – вновь попыталась вызвать его на разговор Света.
– Все будет зависеть от тебя, – последовал тихий ответ. – Вначале я должен прочитать тебе все. Потом ты примешь решение. Если оно будет положительным, я немедленно выпущу тебя, а если отрицательным, ты навсегда останешься здесь. – Сказано это было таким бесстрастным голосом, что Света с тоской и уже в который раз подумала: «Вика была права!»
– Расстели матрас, пора начинать.
Ни слова не говоря, Света развязала узел на капроновой веревке, которой был туго связан матрас, расстелила его на полу.
– Держи шкуру и подушку, – крикнул Глеб, просовывая в люк большой бумажный пакет.
Света посторонилась. Подняв с пола пакет, она обнаружила в нем небольшую обтянутую пестрой тканью подушку и сложенную в несколько раз шкуру. Развернув ее, девушка с удивлением выдохнула:
– Ни фига себе козочка! Больше на корову смахивает.
– Нет, это ангорская коза, – авторитетно возразил Глеб. – Дед из Монголии привез. – И повторил: – Она очень теплая.
– Спасибо за заботу, – сквозь зубы процедила Тополян, усаживаясь на матрас.
– Первая запись была сделана ровно пять лет назад. В тот день мне исполнилось одиннадцать лет, – начал свой рассказ Глеб, но Света перебила его:
– Так у тебя что, сегодня день рождения?
– Да, – ответил парень. – Поэтому ты и здесь. Я давно уже решил, что в день шестнадцатилетия приведу домой свою девушку и расскажу о себе все.
– Да, на таком экзотичном дне рождения мне еще бывать не приходилось, – с иронией заметила Тополян. – Что же ты не предупредил? Я бы подарок приготовила…
– Помнишь, я как-то сказал тебе, что вы с ней похожи? – проигнорировал ее слова Глеб.
– Помню, только я не поняла, кого ты имеешь в виду! – выкрикнула Света.
Она устала задирать голову, поэтому предпочитала смотреть прямо перед собой.
– Маму, – донеслось до нее сверху. – Я говорил о своей маме. Первое стихотворение я написал в одиннадцать лет. Тогда исполнился месяц со дня ее отъезда. Я вел календарь, в котором отмечал все памятные дни. Он до сих пор лежит у меня под подушкой.
– А где ты спишь? – неожиданно поинтересовалась Света.
В комнате, кроме дивана, на котором лежала бабка, другого спального места не было.
– На кухне, – сказал парень, и по его голосу Света поняла: Глебу не понравилось, что она его перебила.
– Ладно, рассказывай. Ты говорил…
– Я прекрасно помню, о чем говорил, – раздраженно заметил Глеб. – Никогда больше не перебивай меня, хорошо? И вопросов никаких тоже не задавай, договорились?
Света промолчала, и спустя минуту Глеб снова заговорил:
– Этим стихотворением, которое я написал через месяц после отъезда мамы, начинается мой дневник. – Он помолчал немного, потом шумно вздохнул и, словно решившись на что-то, скороговоркой прочел четыре зарифмованные строчки:
Скоро мы поедем к маме,
Вместе дружно заживем.
Бабушка поедет с нами,
А китайца мы убьем.
Свету душил смех, но она понимала, что ни в коем случае не должна давать ему волю. Больно ущипнув себя за ногу, девушка почувствовала облегчение – ей больше не хотелось смеяться. Света посмотрела наверх. Только сейчас она заметила, что та часть профиля Глеба, которая была ей видна через открытый люк, была освещена слабым, подрагивающим огоньком. «Наверное, свечу на колени поставил», – предположила Света. В следующую секунду она снова услышала дрогнувший голос парня. В горле у него стояли слезы. Тщетно борясь с ними, Глеб перевернул страницу дневника:
– «Вчера звонила мама. Говорит, что у нее все в порядке, устроилась хорошо. Я спросил, когда она за нами приедет? Мама сказала, что очень скоро. Дом, в котором живет Ван, находится в самом центре Владивостока. Мама говорит, что квартира у Вана такая большая, что места в ней хватит всем – и мне, и бабушке, и нашей кошке Дуське. Мама очень скучает, а Ван, оказывается, тоже любит меня. Так она сказала, хотя я не понимаю, когда он успел меня полюбить, ведь он видел меня всего два раза. Мама говорит, что Ван очень добрый, поэтому любит всех на свете детей и животных. Она хотела, чтобы я поговорил с Ваном по телефону, но, когда она передала ему трубку, я не смог сказать ни слова. Я ненавижу Вана. Но мама никогда об этом не узнает. Может быть, когда-нибудь ради мамы я смогу его полюбить, а может, и нет. Мама говорит, что Владивосток очень большой и красивый город. Там много новых светлых школ. Одна из них находится совсем близко от дома, в котором мы будем жить. Мама уже отправила нам с бабушкой письмо. Они с Ваном хотят сфотографироваться и купить собаку. Я попросил, чтобы не покупали без меня. Договорились, что, как только мы с бабушкой приедем, все вместе пойдем на рынок за собакой. Сегодня же начну собирать вещи. Главное, ничего не забыть. У бабушки не очень хорошая память, она все время ищет очки и не помнит, куда положила книгу. Мама сказала, что вся надежда на меня. Я и сам это понимаю. Нужно будет достать с антресолей большой коричневый чемодан, если только его не увезла мама. Почему я забыл спросить у нее про чемодан?»
«Так вот почему Глеб сказал тогда по телефону, что ненавидит узкоглазых! – неожиданно вспомнила Тополян. – А Вика утверждала, что у него разорванная речь шизофреника. Конечно, тогда это было совершенно не к месту сказано, но зато хоть одной загадкой стало меньше…»
– «На прошлой неделе я схватил две тройки по математике и двойку по русскому за то, что не выполнил домашнюю работу, – продолжал читать заунывным голосом Глеб. – Но маме я не сказал об этом. Пусть думает, что у меня все в порядке. А двойку с тройками я обязательно исправлю…»
– Ну что ты сидишь? – Анна Антоновна накапала в маленький стаканчик сорок капель корвалола.
– А что я должен, по-твоему, делать? Ты скажи, я сделаю! – Ашот Суренович нервно ходил по кухне.
