Всего через несколько месяцев после переезда в Буэнос-Айрес Кориандр уже проявляла себя настоящей дочерью дипломата. Она могла часами стоять в холодных или же, напротив, изнуряюще душных залах для приемов, изредка прислушиваясь к скучнейшим политическим речам и пустейшим обещаниям политиков. Ей приходилось участвовать в одной церемонии за другой, с интересом наблюдая за превосходными дипломатическими качествами отца и за полным отсутствием этих качеств у матери. Флора Лусия сделала жизнь дочери не по-детски трудной. Она же, в конце концов, и положила этому конец…
Флора Лусия Сармиенто Виатт просто не могла жить без сахара. Неважно, был ли это сахар, которым посыпали пирожные, поглощаемые ею в огромных количествах, или же сахар, растворенный в коктейлях, которые она тоже любила потягивать. Ей было абсолютно все равно и то, как попадает сахар в ее организм — приходится ли для этого слизывать сладкие крошки с безукоризненно наманикюренных ногтей или же подносить бокал виски к безукоризненно очерченным губам. С годами последствия пристрастия к алкоголю все тяжелее сказывались на Флоре Лусии, хотя внешне она по-прежнему выглядела прекрасно. Палмер Виатт любил повторять, что если даже при ярком солнечном свете его жене никак нельзя дать больше пятидесяти, то вечером, при свечах, она вообще выглядела не старше сорока. И что с того, что огромные бриллианты были взяты напрокат, точно так же, как расшитые бисером платья? Что с того, что кружевные мантильи носили несколько поколений женщин семьи Сармиенто? Все равно Флора Лусия неизменно слыла законодательницей мод. Эта женщина была красавицей. Но она же умела быть настоящим кошмаром для своих близких. Флора была восхитительна, обаятельна, интересна. И при всем этом она всегда была плохой матерью. В тот день, когда Флоре не удавалось выпить, поступки ее были непредсказуемы, когда же это ей удавалось, они были начисто лишены здравого смысла. В четырнадцать лет Кориандр поняла, что у дочери, живущей в тени красивой и скандально известной матери, может быть три дороги. Либо всю жизнь оставаться в тени, либо безжалостно порвать с матерью, либо же не обращать внимания и просто тихо жить своей собственной жизнью. Чисто инстинктивно Кориандр выбрала третье, хотя, даже живя собственной жизнью, приходилось придерживаться определенных рамок. Например, Кориандр собиралась стать врачом и работать травматологом в Нью-Йорке. Отец тоже хотел, чтобы дочь стала врачом, но требовал, чтобы она практиковала в Буэнос-Айресе. Проблема решилась сама собой после того, как Флора Лусия умерла. Сгорела, как свеча на теплом весеннем ветру, в палате персикового цвета во французской клинике в Ла Риоха, пригороде Буэнос-Айреса.
Кори вышла в коридор, чтобы поговорить с женой и братом пострадавшего. Самого пациента уже успели перевезти наверх, в операционную.
— Мы остановили кровотечение, — сказала она, — и изолировали органы, задетые пулей, так что теперь у него хорошие шансы выкарабкаться.
— Благослови вас Господь, доктор, мы никогда этого не забудем… — сквозь рыдания проговорила женщина.
— Мы будем молиться за вас, — добавил брат пациента.
Кори захотелось сказать этой женщине что-нибудь успокаивающее, хотя ее всегда немного смущали подобные сцены. Как раз в этот момент в конце коридора появилась полуголая девица в высоких черных сапогах и с сигаретой в руке. У девицы были темные волосы с голубыми «перьями», под глазами — темные, неровные пятна размазавшейся туши, а на губах — алая помада.
— У вас есть что-нибудь от нервов, док? — бесцеремонно спросила девица, подойдя к Кори.
— Здесь нельзя курить, кислород…
— Черт бы тебя побрал, док…
Жена пострадавшего продолжала рыдать, не обращая внимания на подошедшую к ним девицу.
— Когда мы сможем его увидеть? — с трудом спросила она у Кори.
— Как только его переведут в послеоперационную палату. — Кори повернулась к девице. — Здесь, между прочим, больница.
— Здесь не больница, а настоящая скотобойня, если у тебя, док, нет немного колес для моих бедных нервов, — не унималась та.
Брат пациента, тоже не замечая девицы, спросил:
— Он действительно уже вне опасности?
— Вперед нужно заглядывать не больше, чем на один шаг, — посоветовала Кори. — Пока что вашему брату удалось выкарабкаться, об остальном говорить рано.
— Только благодаря вам, доктор, это вы его вытащили…
— Ну же, давай, док, хотя бы одну пилюльку!
— Я не могу дать вам ни одной таблетки, пока не осмотрю, — твердо сказала Кори.
— Я умру, док…
Кори, не отвечая, повернулась к родственникам больного.
— Почему бы вам не выпить кофе, — сказала она. — Его вывезут из операционной не раньше, чем часа через три. — Она обернулась назад, к девице. — Если немедленно не потушите сигарету, я вызову охранников!
— Вы святая, доктор…
— Мясники…
Подошедшие охранники вырвали из рук девицы сигарету и проводили ее обратно в приемное отделение, откуда она и появилась. По дороге девица продолжала выкрикивать ругательства.
Кори не особенно взволновала эта сцена — ей и раньше часто приходилось видеть подобное. Что ж, жизнь есть жизнь. В коридоре к ней подошла пожилая медсестра, одна из тех, которые способны сделать любую хирургическую процедуру лучше врача, практикующего первый год.
— Вон там вас ждут брат и жена того больного, что с огнестрельным ранением, — сказала она.
Ничего не понимая, Кори удивленно произнесла:
— Но ведь я только что говорила с ними…
Медсестра сначала подняла глаза к небу, потом показала в сторону плачущей женщины и сдерживающего слезы мужчины и только после этого сказала:
— Вы говорили с его подружкой и приятелем. А жена и брат стоят вон там…
Подходя к еще одной паре, поджидавшей ее, Кори решила, что не станет отказывать в информации и «фальшивым» жене и брату. В конце концов, горе есть горе, а любовь есть любовь вне зависимости от того, кем приходятся люди друг другу.
В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году политическая ситуация в Буэнос-Айресе стала стремительно ухудшаться. Проводились повсеместные обыски. Людей, включая женщин и детей, арестовывали по малейшему подозрению. Несколько дней пыток или несколько недель в одиночной камере — и человек мог выдать и оклеветать своих друзей и свою семью, лишь бы прожить еще несколько дней или же просто для того, чтобы его больше не пытали, а убили быстро.
Палмер Виатт решил забрать свою дочь из университета Буэнос-Айреса и перевести ее в университет Кордовы, казавшийся более безопасным. Именно там Кориандр Виатт и встретила Дэнни Видала.
