Стою в ступоре, не двигаюсь и внимательно вслушиваюсь в то, что она бормочет сквозь слезы. Кровавые? Что она имеет в виду?
— Убирайся! Отец никогда тебя не простит! Боже… Это моя вина, моя… — продолжает раскачиваться, пульс у нее явно учащается.
Я начинаю беспокоиться за ее состояние, оглядываюсь назад в сторону двери, надеясь, что мимо будет проходить врач или медсестра. Опасаюсь, что у нее снова поднимется давление, а в таком состоянии и до инсульта недалеко.
— Всё хорошо, мам, успокойся, — шепчу, а сама даже не замечаю, что и я сама плачу.
— Это всё Тагир, это он тебе сказал, да? — говорит мама странные вещи, выпучив при этом глаза, болезненной хваткой цепляется пальцами за мой локоть.
— О чем ты? — задерживаю дыхание, боясь, что у нее случится приступ.
— Это грязные деньги от Тагира, Ясмина. Отец приказал мне избавиться от карты, а я, дура старая, забыла. Моя вина, моя вина… — всё повторяет и повторяет мама, я же обмираю, остаюсь стоять в неподвижной позе.
Боже, но я же не знала… Что же ты наделала, Ясмина…
К маме подбегают врачи, до которых я, наконец, дозвалась, а затем, когда маме вкалывают успокоительное, ухожу. Бреду деревянными ногами по коридорам больницы, выхожу на улицу и слепо, казалось, смотрю вперед. Почти ничего не замечаю, а затем…
Даже здесь ты всё портишь, Тагир… Гложет мысль, что же за деньги он присылал. А самое главное, почему…
Глава 5
Ночь провожу без сна, терзаемая мыслями о родителях и проклятых деньгах. Вздрагиваю от каждого шороха, ежусь и накрываюсь одеялом с головой. По стенам скачут причудливые тени, навевая мрачные мысли.
И от каждой прошедшей минуты в одиночестве меня охватывает страх, вонзается иглами в кожу и морозит сердце. Словно кто-то наблюдает за мной, отслеживая каждое трепыхание. Чувство, что я маленькая бабочка в чужих жестоких руках, никак не отпускает. Так, проваливаясь то в сон, то в явь, в полудреме провожу всю оставшуюся ночь.
А наутро еле-еле собираюсь, даже руки трясутся, не желают слушаться. Кое-как причесываю локоны, стараясь уложить их завиток к завитку. Надеваю платье, которое не висит на мне мешком.
Гляжу на свое отражение, на которое без слез не взглянешь. Раньше я была более полноватая, а сейчас… Кожа да кости, даже вещи висят, словно на вешалке.
В таком раздраенном состоянии я иду в ненавистный офис, чтобы забрать документы. Главный аргумент. Охрана должна пропустить. И никого не должно волновать, что я сделаю, как только покончу с увольнением.
Не запоминаю даже, как добралась до нужного высотного здания, где без малого отработала несколько лет. А теперь меня пнули, как захудалую псину, на улицу. И всё из-за Тагира…
Пропускают меня действительно без лишних вопросов. А я иду по холлу и коридорам, ни на кого не глядя. Как же не хочется видеть никого из тех, кто раньше мне улыбался и поддерживал.
Ведь так позорно знать, что меня уволили за прокол и все в курсе об этом. Пялятся, бросают кто осуждающие, а кто сочувствующие взгляды. Но я знаю. Это не жалость, это прикрытое любопытство барракуд, желающих оттяпать от тебя кусочек побольше и радующихся, что на твоем месте не они.
— А, явилась, — ехидно ухмыляется секретарь начальницы отдела по кадрам Лина. — Валентина Сергеевна оставила тебе бумажки для подписи. Распишись, у меня еще много дел. Не задерживай.
Фыркает, кидая на угол стола папку. Стискиваю челюсти, сдерживая готовые вырваться слова негодования. Молчу, с горечью понимая, что раньше она со мной уважительно общалась, заискивала, зная, кто ей выплачивает заработную плату. А теперь у нее, видимо, новый сотрудник, перед которым она будет лебезить.
Приходится спокойно расписаться в документах об увольнении, забрать трудовую книжку и направиться в бухгалтерию, куда меня посылают для подписания расчетного листа. Заодно и посмотрю, кто теперь занимает мое бывшее трудовое кресло. Баринов, надо же. А был когда-то всего лишь мальчиком на побегушках.
— Будьте добры, заберите свою коробку, — морщится отутюженный отглаженный мужчина, подняв пальцы, будто ему противно даже прикасаться к моим вещам.
Заглядываю внутрь, но ничего существенного не нахожу.
— Оставь себе, — единственное, что позволяю себе сказать. — Считай подарком к новой должности.
— Те, — манерно двигает руками и жеманно произносит.
— Считайте, — особо выделяю последние две буквы и выхожу из кабинета бухгалтерии.
Устало прикрываю глаза и прислоняюсь спиной к прохладной стене. Мне нужна недолгая передышка, иначе я сорвусь и впаду в истерику до встречи с Юсуповым. То, что мне выдали, лишь жалкие копейки за те дни, что я проработала в этом месяце. Деньги, деньги. Паршивые деньги, ради которых люди готовы на всё. Убивать, применять агрессию, мародерствовать. И я не стала исключением. И пусть всё было ради благой цели, но… Всегда это пресловутое но.
Как же паршиво, что я всё испортила и взяла деньги Тагира, потратила их, казалось, на благую цель, но… Снова… Это ведь грех — ослушаться и нарушить родительский наказ.
Бью себя по голове и беззвучно всхлипываю. Всегда со мной одни проблемы. Лучше бы это Аслан остался жив. Это он был идеальным сыном. Опорой. Поддержкой. Надеждой. Не я…
Пару раз глубоко вздохнув, хлопаю себя по щекам. Привожу себя в порядок, настраиваясь на тяжелый разговор, и направляюсь в приемную дирекции. Шаги гулким эхом отдаются в ушах, вторят дробному стуку сердца.
Так, Ясмина, тебе нужны все силы, чтобы выдержать это испытание. Не будь больше слабой. Никогда. Хотя бы ради памяти брата. От воспоминаний я ненадолго теряю над собой контроль, и ногти больно врезаются в мякоть ладоней, оставляют лунки.
Терзаю губу зубами и шумно дышу, как загнанный зверь, который самолично сдается хищнику и становится добычей.
— Юсупов сегодня здесь? — сухо спрашиваю у Лиды, которая сидит возле кабинета генерального директора.
Противно даже видеть эту тварь, но что поделать? Она обдает меня пренебрежительным взглядом и даже выходит из-за своей стойки. Подбоченясь, оглядывает меня с ног до головы.
— Булатова, ты бы хоть причесалась, прежде чем к руководству пойти.
У меня нет времени на прическу и макияж. Знаю, что внешний вид оставляет желать лучшего. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Но не подстилке Тагира меня судить.
— Я задала тебе вопрос. Юсупов здесь? — стараюсь говорить как можно холоднее.
— А зачем тебе Тагир? — спрашивает высокомерно, и я вижу, что она специально не называет его по имени-отчеству, намекая на близкий характер их отношений. Хочет меня задеть? Зря. Хоть меня и царапает изнутри такая явная демонстрация, важно другое. Эта дешевка больше не потратит и секунды моего времени.
Прохожу вперед и толкаю дверь, даже не удосужившись постучаться. Если генеральный на месте, то я просто ее закрою, больше мне тут нечего терять. А если Тагир в кабинете, ничто меня не остановит от встречи с ним.
Застаю Юсупова, сидящим за столом, уткнувшись в раскрытый серебристый ноутбук.
— Я же сказал, не беспокоить, — недовольно фырчит Тагир, даже не удосужившись поднять голову от экрана.
Закатанные рукава белой рубашки обнажают загорелые и мускулистые предплечья. Я молчу, и только после он, наконец, обращает на меня внимание.
— Что за черт! — цедит и привстает со своего места.
Опирается кулаками о стол, впиваясь в меня злым взглядом. Даже верхняя губа дергается. Глаза наливаются кровью. От него ощутимо веет угрозой.
Шагаю вперед, подгоняемая гневом. Сегодня тебе придется ответить на мои вопросы, Юсупов, хочешь ты того или нет. Даже такие демоны, как ты, меня уже не страшат. Ведь ад для меня уже пройден.
— Надеюсь, что ты вломилась ко мне с хорошими новостями, — приходит в себя и холодно произносит, выходя из-за стола.
Скрещивает руки на груди, сверлит меня пытливым взглядом.
— Что за деньги ты присылал моему отцу? — перехожу к главному.
