спотыкаясь на ходу, шумно ретировались.
— А тебе персонально нужно говорить? — Марк смотрел на Марфу, но злился ведь наверняка на меня. Подруга бы уже давно сбежала, я видела, как побелели костяшки ее пальцев, она с такой силой сжала ложку, что я подумала, она ее согнет.
— Идем, — отодвинув стул, я встала из-за стола, но в лицо Кайсынова не смотрела. Он напоминал дикого пса. Если наши взгляды встретятся, он нападет. Это было лишь мое ощущение… и оно оказалось неверным, потому что этот отморозок все равно напал. Я не успела сделать шаг, как он занял мой стул и усадил меня к себе на колени.
— Пусти! — резко дернулась, но сильные руки даже сдвинуться с места не позволили. Пальцы впились в бедра, оставляя на коже следы.
«Теперь еще с синяками ходить!»
— Пошла вон! — рыкнул он на Марфу, у подруги испуг застыл в глазах.
— Иди, — одними губами, глазами дала понять, чтобы не задерживалась. От Кайсынова такие волны агрессии исходили, что ей лучше не становиться ему врагом. Бешеный, неуправляемый, агрессивный.
— Пусти, — на тон ниже, но сдаваться не собиралась. Я сгорала под любопытными, внимательными и завистливыми взглядами. Да, и таких было немало.
Дурочки, нашли чему завидовать. Забирайте! Только оттащите его от меня!
Впервые в жизни мне хотелось вцепиться человеку в лицо, расцарапать кожу, сделать больно. Злые слезы блестели на глазах, а щеки горели от переживаемого позора.
— Отпусти, — попыталась оторвать его пальцы от своих бедер.
— Дернешься еще раз, я тебя прямо здесь разложу и оттрахаю при всех, — процедил сквозь зубы мне на ухо.
У меня от его заявления сердце остановилось. Там, где оно раньше билось, сейчас просто жгло и болело. Я не хотела понимать, а тем более представлять то, о чем говорит отморозок.
Он сделает. Этот псих способен на все. И ведь никто не заступится, даже если я начну орать и звать на помощь. Лица студентов застыли ожидающими масками. Всем хотелось представления, и Макар способен был их позабавить, надругавшись надо мной.
«Нет, нет, нет и нет! Он не посмеет. Во мне говорит страх. Люди себя так не ведут. Даже такие отморозки должны знать границы», — твердила я про себя, но успокоения мне это не приносило. Слишком уверенным и жестким был тон Кайсынова.
Не поняла, что произошло, но народ стал подниматься и покидать столовую. Не могли они все разом закончить обед. Вряд ли Макар имеет такую власть, но в следующий момент все мысли вылетели из головы, когда мой мучитель заговорил:
— Я предупреждал? — его слова я пропустила мимо ушей, потому что его ладонь проникла под подол платья и поползла наверх. Другой рукой он перехватил меня за талию и прижал к себе с такой силой, что мне дышать было нечем.
Оставляя следы на его коже, пыталась удержать руку, которая бесцеремонно задирала платье и оглаживала бедра.
— Ты кого, сука, игнорировала? — продолжал зло нашептывать на ухо, сжимая до боли бедро и талию.
Не буду стонать, не доставлю ему радости.
— Кого ты вчера ночью послала? — допытывался Макар, с каждым словом все больше злясь.
— Отпусти. Ты делаешь мне больно, — от страха голос немного дрожал, а может, это от усилий, которые приходилось прилагать, чтобы его рука оставалась на месте и не ползла вверх.
— А могу сделать еще больнее, Злата, — протянул мое имя, будто покатал гласные на языке.
Если он узнал номер моего телефона, то не стоит удивляться, что и имя выяснил.
— Что ты от меня хочешь? — я уже не вырывалась, с ним лучше договориться. Но делать это было крайне сложно, потому что рука, покоящаяся на талии, оказалась на моей груди и сжала ее. Краем сознания я отметила, что у него красивые длинные пальцы, но не нежные, как у пианистов, а мужские…
Нашла о чем думать! Он пытается мой сосок отыскать сквозь поролон, а я о пальцах мужских размышляю! Какие бы идеальные они ни были, хозяин все равно полный придурок. Жаль, что сказать ему в лицо этого нельзя.
— Вчера мне хотелось извиниться, но теперь планы на тебя изменились. Выбирай: будешь моей личной шлюхой или работать на меня поломойкой…
Злата
— Тебе доставляет удовольствие унижать тех, кто слабее тебя? — на его «заманчивое» предложение даже отвечать не собиралась. Выбора как такового там не было. Макар пытался унизить меня, растоптать гордость в пыль, показать место, которого, на его взгляд, я заслуживала.
— Если бы я делал то, что доставляет мне удовольствие, ты бы сейчас хрипела подо мной и пыталась расцарапать лицо… в конце, возможно, расслабилась и даже кончила на моем члене, — для убедительности двинул тазом, чтобы я могла в полной мере ощутить, что он не шутит. К ярости добавилось смущение, но не то, от которого щеки горят, а другое, от которого не знаешь, куда деться, хочется исчезнуть или провалиться сквозь землю. Выпуклость в его штанах ощутимо давила на поясницу, я пыталась сползти пониже, чтобы разорвать контакт, когда услышала горячий шепот прямо в ухо: — Не верти задницей, пока я сам не решил за тебя, кем ты будешь.
— Никем, никем я для тебя не буду, — сжимая кулачки на столе, едва слышно, но при этом твердо произнесла я. В каждую букву старалась вложить всю ту ненависть, что сейчас к нему испытывала.
Ни один парень до сегодняшнего дня не позволял себе так со мной разговаривать: открыто, пошло, вызывающе. Оскорбляя каждым произнесенным словом. Кайсынов измывался, доводил, подавлял. Он не знал жалости. Игнорировал любое «нет».
— Будешь, рыжая, — уверенно, вызывая своим тоном дрожь в теле. — И пока у тебя есть выбор, но это только пока. Согласишься мыть полы у меня в квартире, пальцем не трону, а продолжишь и дальше морду от меня воротить, ляжешь сначала под меня…
— Ни под кого я не собираюсь ложиться, — прошипела и дернулась, вкладывая в рывок все оставшиеся силы, но легче было скалу с места сдвинуть. В этом гаде столько силы! — Оставь меня в покое, — я опасалась ему грубить, поэтому в голосе сквозила напускная вежливость.
— Не получится, рыжая. Теперь не получится. У тебя два дня, чтобы дать мне ответ, но не забывай, что в случае
