Не хватало еще в больницу тебя везти.
Веки налиты свинцом, с трудом удается их разлепить. Открываю глаза, но вижу лишь серую пелену. Пытаюсь отвернуться, но кто-то настойчиво льет воду, брызгая в лицо.
— Очнись, истеричка. Эй! Просыпайся!
Голос мужской, низкий, он вызывает не совсем хорошие эмоции. Приподнимаюсь, опираясь что-то твердое, сажусь, держусь за шею. Именно в ней была острая боль, которая прошлась по всему телу, разрядом тока, и я отключилась.
Этот мужчина — виновник моего состояния.
Автомобиль, резкий выпад руки, болевой шок и мой обморок.
А еще он похитил меня — утром, на глазах сестры и ее мужа, охраны, и никто не помешал ему. Ни одна живая душа ничего не предприняла, и меня просто увезли неизвестно куда.
Пелена перед глазами рассеивается, контуры становятся четче. Полумрак, лицо мужчины, хмурые брови, шрам на левом виске, яркие глаза.
Мне становится трудно дышать, держусь за шею, начинаю пятиться назад по полу. Хочу кричать, но не получается, просто открываю рот в немом ужасе.
Мне кажется, я только сейчас осознала весь кошмар ситуации, в которую попала. Но все еще есть надежда, что Вячеслав и Марина спасут меня, просто так нельзя похитить человека и удерживать его, это статья Уголовного кодекса.
— Все правильно думаешь, но тебя никто не будет спасать.
Мне в грудь кидают бутылку с водой, мужчина встает, проходится по комнате. Я даже не могу разглядеть, где я и что это за помещение.
Сижу на полу, на мне лосины для бега, любимые кроссовки, майка, ветровка, на поясе сумка, в которой лежал телефон и наушники. Волосы растрепанные, убираю их с лица, но когда взгляд останавливается на правой ноге, мне хочется кричать.
Моя лодыжка закована в наручник, а другая его часть пристегнута к цепи, которая тянется к батарее в углу комнаты.
— Что это такое? Как… как… за что? Что… что вы делаете?
У меня на самом деле нет слов, в голове все перепутано, а в сознании не укладывается все сейчас происходящее. Дергаю ногой, но причиняю этим только боль.
— Что тебе не нравится? Я ведь не убил тебя, как ты боялась. Жизнь — это самый ценный дар.
— Как вы можете? Что я вам такого сделала? За что? Кто вы такой?
Меня накрывает самая настоящая истерика, дышать становится трудно, глотаю воздух, но он практически не попадает в легкие.
Я пленница, как в каком-то жутком хорроре, где девушку запирают в подвале или комнате без окон, в которой больной маньяк держит и насилует ее в течение нескольких лет, при этом кормит из ложки, а потом принимает роды.
Господи, дай мне умереть прямо сейчас.
Господи, пожалуйста.
Звонкая пощечина, откидываю голову назад, но перестаю плакать, не дышу, смотрю перед собой. Мужчина сидит на корточках, сдавливает щеки, заставляя открыть рот, вливает в меня воду, захлебываюсь ею, но глотаю.
— Успокоилась?
— Не-е-е-ет.
— Я могу успокоить по-другому, так, чтоб уж сразу.
— Нет… не надо.
— Тогда сиди смирно и слушай внимательно. Теперь это твой дом.
— Как — дом? — ничего не понимаю, верчу головой, взгляд цепляется за кровать, тумбочку, встроенный шкаф, темный прямоугольник окна.
— Дом, в котором ты будешь жить, пока я этого хочу.
— Но… но… меня будут искать… Марина…
— Забудь про Марину и не произноси имя этой лживой твари в моем доме. Никогда, сука! Ты поняла меня? Никогда!
Он так громко кричит, что закладывает уши, зажимаю их ладонями, ударяет кулаком в пол, опускаю глаза и вижу на руке мужчины змею. Дергаюсь назад, подползая к кровати, с детства боюсь змей.
Но это не живая змея, а татуировка. На кисти ее открытая пасть с острыми зубами, а тело обвивает руку до плеча. На нем темная футболка, джинсы, а в глазах отражение моего ужаса.
— Хорошо… ни-и-ко-о-о-о-гда-а-а-а… хор-р-р-о-о-ошо-о, — заикаюсь, киваю в знак того, что никогда не произнесу имя своей сестры.
— Сидишь тихо и не дергаешься, там туалет, — он указывает в сторону, но я смотрю лишь на него, прижимая ладонь к щеке, по которой он залепил пощечину. — Окно без ручки, не смей кричать или звать на помощь, тебя никто не услышит. Но если ты начнешь выкидывать фокусы — отведу в подвал. Поняла меня?
— Я…
— Если мы не договоримся сейчас, я найду старый матрас, и ты будешь сидеть в темноте сутками и срать в ведро.
— Нет…нет…я буду…буду тихо.
Смотрит еще несколько долгих секунд у него невероятного цвета глаза, я даже вижу несколько крапинок на радужке.
Встает, уходит, не закрывая дверь. Нахожусь в ступоре, прижимаю бутылку с водой к груди, совсем не зная, что делать и как быть. Надо успокоиться, подумать, а потом поговорить с ним как с человеком.
Нет, он не человек. Люди так не поступают.
Опять накрывает отчаянье, слезы сами текут по щекам, поджимаю под себя ноги, цепь и наручники звенят. Тяну за нее, дергаю, но все бесполезно. Прислушиваюсь, откуда-то доносятся удары.
Даже не знаю который сейчас час, так обидно, что он отобрал телефон и разбил его. Пью воду, вытираю слезы. Надо собраться, а не сидеть безвольной жертвой, если не прикончил и не изнасиловал сразу, то, может, этого и не будет?
Наивная.
Медленно поднимаюсь, в комнате стало совсем темно, свет идет лишь через открытую дверь, там комната или коридор. Иду туда, наручник больно натирает ногу, цепь скребет по полу, она достаточна длинная.
Но вместо комнаты я попадаю в просторную ванную комнату. Душевая за матовым стеклом, темный кафель, унитаз, две раковины, общая столешница, зеркало с подсветкой, шкаф.
Везде пусто, только зубная щетка, паста и кусок мыла. Хочу открыть другую дверь, но цепь останавливает меня, даже не могу дотянуться рукой до ручки. За ней, наверное, еще одна спальня, обычно так делают в больших домах — смежную с хозяйской спальней детскую комнату.
Смотрю на себя в зеркало, волосы растрепанные, губы искусаны в кровь, глаза опухли от слез, щека красная. Долго умываюсь холодной водой, не могу думать о том, что может быть дальше.
Марина, наверное, места себе не находит, и Вячеслав тоже. Снова удары, вздрагиваю, лицо и руки вытереть нечем. Ухожу в отведенную мне комнату, щелкаю выключателем, щурю глаза от яркого света.
Ведь должно что-то быть, что поможет мне выбраться или защитить себя. Шарю по шкафу, но в нем только новое постельное белье в упаковке, подушка, одеяло
