сильно бледнею, потому что врач резко вскакивает из-за стола и дрожащими руками подливает ещё воды в стакан и так почти полный.
— Инна Михайловна, вот, попейте. Не нервничайте так! Вам же плохо станет!
Не нервничать? Да как не нервничать?!
Жадно глотаю воду, но тошнота не отступает. Желудок болезненно сжимается, и мне не хватает воздуха. Хочется нацепить кислородную маску, чтобы начать нормально дышать.
— Вы... не понимаете... Я не хочу, чтобы тот мужчина знал... Мне никто не нужен...
— Всё я прекрасно понимаю. Успокойтесь. Дышите глубже.
— Он не имеет права. Я не обязана говорить ему... о себе.
— Инна Михайловна, — выдыхает врач, вновь усевшись на своё место, — мне совершенно понятно ваше состояние и нежелание допускать в свою жизнь и жизнь своего ребёнка абсолютно незнакомого человека, но, вынуждена предупредить, что это довольно влиятельный мужчина... — многозначительно смотрит на меня исподлобья.
Только этого не хватало. Финальный удар ножом в сердце.
С подобным человеком я точно не хочу иметь ничего общего, и уж тем более делить своего малыша!
Отца и мужа с их диктаторскими наклонностями хватило по горло.
— Кто... кто этот мужчина? — выдавливаю еле-еле.
Кажется, я даже способности внятно говорить сейчас лишилась.
Врач тянется к ящику стола, выдвигает его и достаёт оттуда визитную карточку.
— Глеб Викторович Воронцов. Соучредитель компании АртПитерГрупп. На визитке есть его номер телефона. Если вы примите решение всё же сообщить ему своё имя, это можем сделать мы, или вы сами, позвонив по этому номеру...
Тамара Петровна ещё что-то говорит, но я её уже не слушаю. Тупо смотрю на визитку и не могу унять бешеное сердцебиение.
Этого просто не может быть... Только не он. Пожалуйста, пусть я проснусь и это окажется страшным сном.
Почему из всех мужчин Петербурга отцом моего ребёнка оказался именно Воронцов?! Да я даже подумать не могла, что он мог обратиться в клинику с подобной целью. Хотел стать отцом... Воронцов — отцом.
Так вот, почему он такой злой ходил в последнее время. Из-за всей этой ситуации.
Боже...
Снова жму ладонь к животу и закрываю глаза.
Если он узнает — случится катастрофа. Вся моя жизнь полетит в пропасть. Воронцов же покоя мне не даст! И наверняка малыша попытается отобрать. Я его знаю. Ему ни в коем случае нельзя сообщать моего имени. Никогда и ни за что!
— Инна Михайловна, вы меня слушаете?
— Что? — распахнув веки, окидываю врача расфокусированным взглядом.
— Так что вы решили? Вы будете сообщать отцу ребёнка своё имя?
Судорожно качаю головой, бахнув пустой стакан на стол.
— Нет, нет, нет! Вы что? Нет! Пожалуйста, пообещайте, что вы не скажете? Это наверняка незаконно! Я не подписывалась на подобное! — чуть ли не плачу, потому что не знаю, на самом деле, насколько законно со стороны Воронцова требовать информацию обо мне.
— Инна Михайловна, тише, не рыдайте. Мы, конечно же, ничего говорить не станем. Ваши права мы обязаны защищать в любом случае. Тем более, это была наша ошибка. Но, понимаете, я вынуждена предупредить относительно возможностей, которые обычно имеются у богатых и влиятельных людей.
— Вы... про адвоката?
— Да, — кивает врач. — Если вопрос не решится полюбовно, то Глеб Викторович угрожает нам судом. Скорее всего, он наймёт отличного юриста, который вполне может найти лазейки в законах. Если решение суда будет в его пользу, мы ничего не сможем сделать. Понимаете?
Удручённо смотрю на Тамару Петровну, просто не представляя, что ей ответить.
Я всё прекрасно понимаю, но не считаю это справедливым.
Это мой малыш. Мой!
Я не хочу делить его с кем-то и уж тем более с Воронцовым!
— Долго будет идти суд?
Заранее прикидываю, сколько у меня времени, чтобы сбежать. В этом случае я лишусь всего — хорошей работы, декретных и из города придётся уезжать. Прятаться без конца.
Да что за бред? Ну неужели нет иного выхода?!
Обидно, что я даже проконсультироваться с адвокатом не могу, потому что денег на хорошего юриста пока нет. Появятся только со следующей зарплаты.
— По такому серьёзному вопросу может быть назначено не одно слушание. Я не могу вам точно сказать, к сожалению.
— Понятно...
— Инна Михайловна, мы постараемся оттянуть момент подачи Воронцовым искового заявления в суд. Скажем, что вам нужно время, что вы должны подумать, успокоиться. Я не знаю, даст ли вам что-либо выигранное время, но это единственное, что мы можем для вас сделать. Простите, мы очень виноваты...
Виноваты. Разумеется, виноваты. А расплачиваться мне.
— Возможно, вы ещё передумаете. Шок пройдёт, вы взвесите плюсы и минусы, и всё же решите раскрыть свою личность. Глеб Викторович богатый человек. Его покровительство и участие в жизни ребёнка может быть выгодно для вас.
Вот уж о чём я точно не думаю. Большие деньги. Лучше жить не богато, но свободно, чем утопать в деньгах и быть вещью в руках диктатора.
Из клиники выхожу на трясущихся ногах. Падаю на первую попавшуюся скамейку и даю волю эмоциям. Рыдаю белугой, не обращая внимания на прохожих, бросающих в мою сторону косые взгляды. Даже разрывающийся мелодией телефон слышу не сразу, а когда наконец достаю гаджет, становится ещё хуже.
На экране светится имя "Воронцов".
Не хочу брать трубку, но не взять не могу. По факту сегодня у меня рабочий день.
Утерев слёзы, дрожащими пальцами провожу по экрану.
— Д...да?
— Александрова, ты где, чёрт возьми? Почему я вообще должен искать свою помощницу в разгар рабочего дня?!
Боже, он здесь?! Он же в командировке должен быть! Что за невезение и издевательство?
— Я... отпросилась у Алексея Игоре...
— Твой непосредственный руководитель не Алексей Игоревич, Инна! Все вопросы об отгулах ты со мной обязана обсуждать. И неважно, где я, в офисе или в командировке. Не выводи... Короче, жду тебя здесь через тридцать минут! Это срочно! И чтобы в следующий раз со мной согласовывала свои отлучки!
Бросает трубку прежде, чем я успеваю что-либо ответить.
И это отец моего ребёнка. И он хочет знать моё имя.
Нет... Ни за что. И плевать мне, что там суд решит.
Я даже не помню, как добираюсь до офиса. В голове, в мыслях и в душе у меня полнейший раздрай. Руки дрожат от нервного перенапряжения, а ноги подкашиваются, когда я подхожу к кабинету Воронцова.
Мешкаю,
