Выражение ее лица в тот короткий момент, когда она раньше остальных поняла, что Готье здесь, было непередаваемым. Но если попытаться… Какое лицо будет у человека, которому в одну и ту же определенную минуту вдруг сообщили, что у него больше нет смертельного заболевания и он полностью исцелен и вдобавок к этому неожиданно выиграл миллион долларов, как тысячный пациент клиники?
Ингрид просияла, глаза ее зажглись огнем, а вся она дернулась, словно простреленная невидимыми токами, потом попыталась взять себя в руки, но улыбка все равно освещала ее лицо. Ингрид сделала одно отчаянное усилие, которое было практически видимым, и осталась стоять на месте, хотя ее сердце, ее глаза и мысли полетели навстречу Готье.
Соня смотрела на нее, как на самое большое чудо. Она вдруг с изумлением поняла, что эта красивая, высокая и грациозная женщина горит самым настоящим огнем, и даже отблески этого пламени в состоянии зажечь все вокруг. Так, еще даже не увидев самого Готье, Соня уже ощутила его незримую власть. Потому что мужчина, которого можно любить ТАК, стал ей вдруг интересен. Впервые за весь этот день она подумала, что, возможно, не зря сюда приехала. Потому что это было интересно, интереснее всего, что происходило до сих пор.
Соня еще раз бросила короткий взгляд на Ингрид: та суетливо делала себе кофе, видимо, хотела показать, что занята, что «даже не заметила, как пришел Готье».
Соня усмехнулась и повернулась к двери. Вот именно в этот момент она и увидела его впервые.
Он вошел в кухню. Возле его ног крутилась собака, и то, насколько она счастлива, было понятно по ее крупной рыжей морде. Собака махала хвостом, и если бы только смогла, поцеловала бы Готье взасос, а Соня подумала, что и Ингрид, кажется, готова сделать то же самое, но изо всех сил сдерживается.
— Ну, что тут у вас новенького? — спросил Готье, обращаясь ко всем сразу. Он стоял, насквозь мокрый от дождя, и смеялся, поглаживая за ухом пса.
* * *
Много раз потом Соня задавалась вопросом, что именно было в нем такого, из-за чего он производил на людей впечатление такое сильное, что они, как в библейской притче, бросали все и шли за ним, куда бы он их ни повел. Не только на женщин, не только на Ингрид или тех девочек, что стояли в первых рядах fun-зоны и прожигали его взглядами, что, в общем-то, нормально. Любой мужчина на сцене способен породить океан фантазий, сколь бесплодных, столь же и сильных. Но Готье зажигал сердца и умы тех, кто в силу возраста, вида или пола не должен был быть уязвим. За ним шли собаки и мужчины, а уж последних надо очень убедить в чем-то, чтобы они вообще оторвали задницы от диванов.
Когда Готье вошел, Соня не сдвинулась с места, не пошевелилась и никаким образом не дала понять, что происходит. Однако она что-то почувствовала, но что именно, определить не смогла. В мире слов Соня находила только слабые, бледные эквиваленты того, что она почувствовала душой. Удар? Взрыв? Неконтролируемая реакция, в результате которой неожиданно усилилось кровообращение? Странное желание закрыть лицо руками и свернуться в клубок, словно бы вокруг не замусоренная пыльная студия, а поле боя — война.
Готье было лет двадцать пять или чуть больше. Он улыбался, и его взгляд скользил по людям, излучая одновременно и радость, и вежливое равнодушие, что было вполне объяснимо, так как его все время окружало достаточно большое число людей, преимущественно незнакомых. Не столь красивый, сколь выразительный, он был как воплощенное в живом виде произведение искусства, уникальное в своей правдивости. Готье был настоящим. И то, что он еще не ушел в тлен, заставляло сердце замереть и смотреть на него неотрывно, не отводя глаз. Так, как смотрела Ингрид, как смотрел Володя и многие другие. Соня тоже с интересом следила за ним взглядом, хотя еще не до конца осознавала его реальную силу.
— Черт, льет как из ведра! Иня, у нас есть во что переодеться? И чаю бы мне совсем не помешало, — сказал он и улыбнулся, глядя на Ингрид, которая делала вид, что обижена и зла. Готье был высок, и втроем — Ингрид, Готье и сидевшая за столом Соня — они заняли все пространство кухни. Такой рост, особенно в сочетании со стройной фигурой, придает всем движениям грациозно-неловкий, небрежный характер. Готье был одет в простые джинсы, в короткую джинсовую курточку и растянутую мокрую майку, прилипшую к груди. Готье не обладал идеальными пропорциями, но его тело излучало мужскую силу и власть.
— А где тебя носило? — бросила Ингрид капризным тоном, строя из себя королеву. — Ты должен был быть здесь уже три часа назад. Тебя ведь ждут!
— Так что, чаю не дашь? — спросил он, укоризненно склонив голову и заглядывая ей в глаза.
Соня увидела это — безмолвный диалог между людьми, которых связывает больше, чем просто какое-то общее дело. Глаза Готье, зеленые, насмешливые, излучали уверенность и что-то еще, не имеющее названия, уникально принадлежащее только ему. Глаза Ингрид молили о чем-то, известном только им двоим. Она злилась.
— Ты должен быть собранным, мы все здесь работаем, чтобы добиться успеха. Но если мы не будем репетировать… — Ингрид изо всех сил старалась изобразить безразличие, но спектакль проваливался. Она не справилась с ролью.
— Иня, а людям ты тоже не даешь чаю? — ухмыльнулся Готье. — Ладно, обойдемся. Сделаем сами, да? — Это он, кстати, сказал Соне, легко пробежавшись по ней равнодушным, немного насмешливым взглядом.
— Ты вообще понимаешь, что сам все время все разрушаешь? — завелась Ингрид, и Готье моментально помрачнел.
— Только не надо опять про тех двух козлов-продюсеров. Говорю тебе, они и не собирались нас брать! — тихо и скорее зло сказал он ей.
— Ты не знаешь! Ты не можешь знать, тебя тут не было, а они были, и сидели, и ждали тебя, но ты не приехал. ТЕБЕ НАДО БЫЛО ПОБЫТЬ ОДНОМУ! — практически прокричала Ингрид.
Она слишком долго ждала и теперь не могла остановиться, хотя и сама понимала, что лучше бы не продолжать в таком духе. Готье побледнел, потом повернулся и вышел из кухни. Воцарилась тишина. Через пару минут Ингрид вскочила и побежала за ним вслед. Володя проводил ее взглядом, подошел к Соне и спросил, хочет ли она поехать домой.
— Нет, — ответила она к его удивлению и, конечно, ничего больше не пояснила. Только встала и налила Володе и себе кофе, который Ингрид начала делать, да так и не доделала. Володя пожал плечами. Все кончилось минут через пятнадцать, в течение которых еще несколько человек спаслись бегством из студии и набились в кухню. Все сидели, обсуждали странности погоды, что-то насвистывали, говорили о том, что репетиции уже, скорее всего, не будет… и было это так, будто такие чаепития и такие разговоры велись на этой кухне уже в миллионный раз. А затем в кухню влетела Ингрид, лицо ее было румяным, а волосы растрепанными, и была она другой. За ней неторопливо вошел Готье. Голос у него был спокойный, мир был восстановлен, вулкан по имени Ингрид закончил извержение, на этот вечер по крайней мере.
