— Голая нажива не может быть стимулом для России, — убежденно произнес Роман. — Нация не должна оставаться без идеи, если хочет развиваться.
Прокоп Иванович не лазил в карман за аргументами:
— Для простого человека, батенька, национальная идея не меняется столетиями. Она только может сочетаться или не сочетаться с идеей власти. Социалистическая идея сочеталась с национальной идеей русских, поэтому людей устраивало социальное равенство, но не устраивал достаток. Буржуазная идея с национальной идеей для большинства русских не будет сочетаться никогда, зато у правящего меньшинства появился достаток. Вот удивительно! — воскликнул Прокоп Иванович. — Национальную идею России ищут и пестуют те, кто греет сытые животы на пляжах Таиланда и Кипра. Те, кто одет во все итальянское, ездит на всем японском, а ест все немецкое. Те, кто не помнит, когда сидел в трамвае или в плацкартном вагоне… — Прокоп Иванович осадил себя, понял, что вышучивает и бросает камни в огород своего работодателя.
— Что же вы замолчали? — усмехнулся Роман. — Я-то как раз недавно ездил в плацкартном вагоне.
Прокоп Иванович взглянул в глаза Роману, тихо, дружески спросил:
— Ну, как у вас с той барышней из Никольска? С Мариной?
— Никак, — сухо, а затем вспыльчиво отвечал Роман. — Мой сокамерник Дмитрий Ильич утверждал, что я не знаю жизни в провинции. Оказалось, я совсем не понимаю и провинциальных женщин: что они хотят? о чем мечтают?
Прокоп Иванович уж было открыл рот, дрогнув бородой, чтобы что-то сказать, возможно, посочувствовать Роману, но не издал ни звука. Прежде чем говорить, он как будто пересел в другие сани: погладил плешь, бороду, умилительно прищурил глаза, напустил елейности в голос:
— Дружище вы мой, Роман Василич, я заговорю о предмете, который вам может показаться обидным. Но истина дороже… Между богатым и бедным всегда существует зазор. Бедный человек даже подсознательно богатого человека опасается и… немного презирает. Любовь не может стереть грань между богатым и бедным. Напротив, в любви эта грань особенно чувствительна. Любовь требует безраздумности, а деньги требуют расчета…
Прокоп Иванович лишь сильнее баламутил душу Романа. Вернувшись из Никольска, он так и не поверил, что Марина осталась там навсегда. Он не смел звонить ей, напоминать о себе, но по-прежнему мечтательно тянулся к ней и мысленно разговаривал с нею; никакие резоны еще не могли отнять у него Марину, и уж тем более казалась странной колкая истина мудреца редактора.
— Мне кажется, деньги тут не имели значения, — сказал Роман.
— А мне кажется, имели, — упирался Прокоп Иванович. — Богатый подчас и догадываться не может, как больно прищемляет гордость бедного человека. Простите вы, батенька, свою Марину. Она наверняка не чувствовала себя равноправной и свободной рядом с вами. Что позволено королю, не позволено кухарке.
* * *
Рассуждения Прокопа Ивановича об антагонизме имущих и неимущих, о тщетности просвещения по былым правилам, о русской идее, о религии напомнили Роману долгие разговоры за шахматной доской с Дмитрием Ильичом. Сколько российской словесной руды они перелопатили с ним! Что-то всколыхнулось в памяти трогательное и доброе из тогдашнего заточения.
Роман вызвал по телефону машину. Через несколько минут он забрался на заднее сиденье своего серебристого «лексуса».
— Куда поедем? — спросил водитель Олег.
— В тюрьму, — ответил Роман.
Олег озадаченно обернулся.
— В «Матросскую тишину». Надо передать посылку партнеру по шахматам.
По дороге в следственный изолятор Роман продолжал ворошить в памяти разговоры с Дмитрием Ильичом: мировая миссия России, народная воля… Но в какую-то минуту, на повороте, когда мотануло в сторону и поток мыслей сбился, он внимательно посмотрел на Олега. Да вот же он, тот самый народ, из-за которого по сей день в России ломаются копья! Народ всегда представляется какой-то серой, полуголодной, полунищей массой, которая чего-то требует на митингах. В действительности народ — это не масса. Это множество единиц… Этот парень, Олег, появился в Москве не так давно. Он вырос в Новокузнецке, служил в армии в Мытищах, возил на машине командира части; влюбился в студентку, тоже из провинции, женился, сняли квартиру на окраине Москвы; теперь он и сам учится на заочном отделении в автомобильном институте и работает личным шофером; достаточно выдержанный, исполнительный… Типичный представитель современного народа, думал Роман, глядя в затылок Олегу. Когда-то декабристы сложили головы за освобождение крестьян… Народовольцы взрывали царей. Тоже — за счастье простолюдина. Большевики топили страну в реках крови. Ради чего? Да что вспоминать обо всех народолюбцах! Вся история России — под знаменами народного счастья… Презабавную притчу, однако же, поведал ему в тюрьме Дмитрий Ильич!
«В морозный день в натопленной избе у окошка стоит старик. С большой окладистой бородой, крепкий, сытый, только что блинов откушал. Рядом с ним — малый внучек. Глядят они из окошка на улицу, на зимнюю дорогу, которая перед домом. А на той дороге — мужик в одном исподнем. К тому же — босой. Прыгает этот мужик, руками себе бока мнет, пробует согреться. Старик из натопленной избы наблюдает за ним и плачет. Слезы ручьем текут, по щекам, по бороде. Внучек-то и дергает деда за рукав. Чего, дескать, дедушка, смотреть, как мужик мерзнет, давай мы его в нашу теплую избу пустим, блинком угостим. «Эх, внучек! — вздыхает старик. — Если мы его сюда пустим, по ком же я тогда плакать-то стану?»
…Роман усмехнулся, решил кое о чем порасспросить шофера.
— На бюджетное место в институт мне поступить не удалось, — отвечал Олег про свою учебу. — Там одни блатные и черные. Они за большие взятки пролазят.
— Разве в родном Новокузнецке нет институтов? Мне казалось, что это крупный сибирский город. — Роман слегка засомневался в точности своих географических познаний.
— Там есть институты, — ответил Олег. — Нет автомобильного факультета, на котором я хотел учиться. Да и работать негде. Шахты закрыли, заводы стоят… А что, разве мне работать и учиться в Москве запрещено? — с некоторой ершистостью сказал Олег. — Здесь полно армян, грузин, азербайджанцев. Пусть они учатся у себя в Ереване, в Тбилиси, в Баку. Здесь наша земля, русская. У меня больше прав на Москву, чем у всех этих черных. Они не принесли для России ни славы, ни денег.
— Это не так, — возразил Роман. — Это не так, Олег! Когда мы собирали материалы по Кавказу, узнали про уникальные достижения, про уникальные личности!
