– С какой стати я должна с тобой ехать?
– Я хочу и дальше танцевать с тобой. И ты тоже хочешь, – ответил он, обнимая ее за плечи.
Они были красивой парой, прохожие восхищенно оборачивались на них.
– Как уже сказала тебе моя мать, танец для меня – занятие абсолютно второстепенное. – С сильно бьющимся сердцем, идя наперекор самой себе, Лючия испытывала на прочность свою способность к сопротивлению.
– Но я тебя люблю. И ты тоже меня любишь, – прошептал Карлос, склонившись к лицу девушки и словно собираясь ее поцеловать. Она закрыла глаза, но получила лишь привычный шутливый щелчок по носу.
Лючия пожалела о своей минутной слабости.
– В моем возрасте нетрудно попасть в ловушку, расставленную двадцатидевятилетним мужчиной, особенно если его имя Карлос Санлюкар и он божественный танцор, излучающий тонны обаяния, – твердо отрезала девушка. Освободившись от его объятий, она добавила: – И я вовсе не уверена, что люблю тебя. Скорее всего это просто увлечение. Мне нравится твой голос, улыбка, взгляд. Наверное, мне бы понравилось, если бы ты меня поцеловал… Но это не любовь. Понимаешь?
– Это страсть, драгоценнейшая моя Лючия, – поправил ее Карлос с улыбкой, способной сорвать аплодисменты.
В ответ Лючия совершенно по-детски состроила ему гримаску.
– Увидимся в субботу на занятиях, – бросила она через плечо и бегом направилась к станции метро.
И вот концерт состоялся. Он прошел с триумфальным успехом. Когда участники стали расходиться по своим грим-уборным, Карлос подхватил ее под руку и втолкнул в свою комнатку.
– Через два дня я уезжаю в Барселону, – сказал он.
– Я знаю, – кивнула Лючия.
Карлос расстегнул висевшую у него на шее тоненькую золотую цепочку с греческим крестиком.
– Я ношу ее с детства. Мой отец эмигрировал в Аргентину и послал мне ее на первое причастие. Я хочу подарить ее тебе, – объяснил он, застегивая цепочку у нее на шее.
– Зачем? – дрожащим голосом спросила Лючия.
– Ты моя лучшая ученица, – шепнул в ответ Карлос. Обхватив ладонями лицо девушки, он поцеловал ее в губы долгим и страстным поцелуем. Лючия почувствовала ком в горле, ее глаза наполнились слезами. Если бы в эту минуту Карлос сказал ей: «Поедем со мной», она последовала бы за ним. Вместо этого он сказал:
– Через две недели заканчивается учебный год. Можешь приехать ко мне, если захочешь. Я буду тебя ждать.
Лючия медленно открыла дверь его грим-уборной и вышла в коридор, гудевший голосами ее усталых и все еще взволнованных подруг. Пройдя к себе, она переоделась и вышла из театра. Во дворе ее встретили аплодисментами члены семьи. Роберто обнял ее, тетя София поцеловала в лоб, оставив на нем след помады, отец восторженно улыбался ей, Лука и Даниэле смотрели на нее с обожанием.
– Давайте вернемся домой, – сказала она. – Я устала.
– Эх, если бы мама тебя видела! – шепнул ей Даниэле.
– Я ей позвоню, – ответила Лючия, садясь в машину. Оставшись наконец одна в своей комнате, она немедленно позвонила Пенелопе.
– Спасибо за чудесные цветы, что ты мне послала, – начала Лючия.
– Что-то не так? – встревожилась ее мать, тотчас же уловив фальшь в голосе дочери.
– Карлос меня поцеловал, а я заплакала, – сразу призналась Лючия.
Пенелопа промолчала, ожидая продолжения.
– Пока он меня целовал, я видела все цвета радуги. Он предложил, чтобы я приехала к нему в Испанию, когда школа кончится.
– Твой парень это знает? – спросила мать.
– Он не должен знать! Я люблю Роберто. Если я ему скажу, что люблю и Карлоса тоже, он не поймет. Просто не знаю, что делать!
И опять Пенелопа не ответила. Она тоже любила двух мужчин. Ей пришлось отказаться от Мортимера, и она до сих пор от этого страдала. Ей хотелось сказать: «Забудь об этом танцовщике», но она не была уверена, что дочери в данном случае пригодится разумный совет. Чувства, привязанности, сердечные порывы должны следовать своим путем, не слушая разума.
– Так что же мне делать? – напрямую спросила Лючия.
– Ты хотела бы поехать вслед за Карлосом, но не хочешь потерять Роберто. Это твоя проблема, и никто не решит ее за тебя, – ответила наконец Пенелопа.
В глубине души, если бы это зависело от нее, она предпочла бы, чтобы Лючия крепче держалась за своего верного поклонника. Пенелопа его знала, ценила его порядочность и честность. Она бы с ума сошла от беспокойства, если бы ее дочь решила уехать к танцовщику. Об этом испанце (мысленно она называла его цыганом) Пенелопа ничего не знала и боялась, что он просто хочет позабавиться с девочкой из приличной семьи.
– Мама, ну пожалуйста, помоги мне, – умоляла Лючия.
– Хотела бы я, чтобы ты сейчас была здесь. Так хочется тебя обнять, – сказала мать.
– Но ты в трехстах километрах от меня, а я сижу одна в своей комнате и не знаю, что мне делать! – пожаловалась дочь. – Если бы я могла хоть поругаться с тобой как следует, может, у меня прояснилось бы в голове. Вот, например, если бы ты мне велела забыть Карлоса, я бы сразу к нему убежала. Хотя бы тебе назло! – простодушно призналась Лючия.
– Но я этого делать не стану, потому что хочу, чтобы ты сама принимала решения.
– Что-то мне кажется, что ты меня подлавливаешь, – обиженно заметила дочка. – С каких это пор ты у нас стала такой добренькой?
– А давно ли ты начала советоваться со мной, как тебе поступить? Ты всегда говорила, что все твои проблемы из-за меня. Может, ты сама тоже отчасти виновата, черт побери? – возмутилась Пенелопа.
– Вот теперь я тебя узнаю. В роли добренькой мамочки, готовой все понять и простить, ты совсем не смотришься, – усмехнулась Лючия. – Но ведь у тебя есть ответ! Неужели так трудно сказать, что ты думаешь? Взрослые никогда не говорят то, что думают, а только то, что считают правильным. Только старикам хватает смелости высказать свои мысли. Вот бабушка Мария, к примеру, сказала бы мне, что я дура и что мне весь свой век суждено маяться от собственной дурости. Дедушка Мими сказал бы, что я легкомысленная глупышка и никого не люблю, кроме себя самой. Но ведь ты моя мать! Почему ты не хочешь мне помочь? – Лючия перешла на крик.
– Если бы ты тонула, я бы все сделала, чтобы тебя спасти. Но ты всего лишь живешь. Твой любовный треугольник – такой же факт жизни, как твое увлечение танцами, твои школьные успехи, твои радости и разочарования. В жизни всякое бывает: и смех и слезы.
– Мои подруги живут и забот не знают. Они гораздо счастливее меня, – возразила Лючия.
– И мои подруги были гораздо счастливее меня, когда мы были в твоем возрасте. Но потом настала их очередь плакать, – ответила Пенелопа.
– Но есть же способ обойтись без страданий! – рассердилась Лючия.
