своих стариков, которые были ненамного старше её самой, поскользнулась на тонкой корке льда и как результат — перелом лодыжки. Ксюше пришлось отпроситься с учёбы и помчаться в тот же день к ней в больницу.
Новости были не утешительные — целый месяц гипса, в худшем — полтора. И если Пелагея вполне резво орудовала костылями, передвигаясь по ровной поверхности, то о выполнении обязанностей социального работника не могло быть и речи.
— Ты прости меня, Ксюш, — сокрушалась она, сидя за столом. — Лучше бы я дома осталась в тот день. На кой меня понесло к этому Макару. Не подох бы без своих сигарет. А теперь что? И сама калека, и тебя от учёбы оторвала.
Ксюша утешала её, как только могла, искренне заверяя, что никуда её пары не денутся. Главное в декабре объявиться, когда начнется пора зачётов. Преподаватели в курсе, что она отсутствует по уважительной причине и все свои «н» обязательно пересдаст. Кучер присылает электронкой отснятые конспекты, держит в курсе всех новостей. Курсовые и семинары остались позади.
Пелагея только горько вздыхала. Оно и так, только… как быть через месяц?
— Бабуль, ты не переживай, ага? Я на выходных буду приезжать и выполнять всю твою работы, ты главное не расстраивайся. Вот увидишь, всё у нас наладится. А если уж совсем припечёт — попросим тёть Полю. Пускай выйдет вместо тебя на пару дней.
На том и решили.
В отличие от бабушки, Ксюша не особо переживала по поводу отсутствия в университете. Для неё этот период был сродни самореабилитации. Никто на неё не давил, не пытался докопаться до истины. Со слов Иры знала, что Антон приступил к учёбе, а Дениса должны были выписать вначале декабря.
Как не гнала от себя мысли о нем, как не приказывала вычеркнуть из сердца — ничего не получалось. С каждым днем было всё тяжелее и тяжелее. Ира, будучи в курсе произошедшего, поддерживала её и старалась лишний раз без нужды не ворошить болезненную тему.
Вспомнились слова деда Коли, любившего пофилософствовать о жизни, сидя на скамейке под акацией. Он был одинок, хотя по молодости слыл знатным Казановой, но ни одна из полюбивших его женщин не смогла покорить чересчур требовательного сердцееда. А всё почему? Ха! Да потому что: «Любовь — это стрела, которая, попадая в сердце, обязательно вылазит боком». И Ксюша не могла с ним не согласиться. Хорошо хоть, месячные пошли как положено и на одну проблему стало меньше.
Три недели прошло с той ночи, а казалось, будто вчера всё было. Так ярко и свежо помнила каждое сказанное слово, каждое прикосновение, что хотелось выть. В такие минуты выходила на улицу, подальше от любопытного взгляда Пелагеи и расчищала снег. Лишь бы сбежать от тяжких мыслей и несчастливой любви. Травила эту любовь всеми возможными способами, гнала из себя, призывая доводы разума, вспоминала и об опасности, и о боли, и всё равно страдала.
Скучала. Засыпая, давилась слезами, наполняя сердце безграничной любовью. А потом, просыпаясь в холодном поту от повторно пережитого во сне ужаса, убеждалась в том, что поступила правильно.
***
Размеренно текла жизнь в поселке. Размеренно и спокойно. За время вынужденных каникул настолько привыкла в отрешенности от внешнего мира, что появление тётки вызвало целое эмоциональное торнадо. К такому нужно готовиться заранее.
Пелагея потчевала гостью чаем с ватрушками, а Ксюша наматывала круги, не решаясь войти в дом. Жаль, что нельзя придумать отмазку, мол, ушла по делам: тётя Аня её уже видела, так что не отвертишься. Придется поздороваться, хотя бы для приличия.
Набрав в легкие побольше воздуха решительно шагнула в родные стены.
Больше всего опасалась, что тётка ляпнет что-то не то, растревожит и без того расстроенную женщину. Но она внимательно следила за языком, стараясь не затрагивать причину Ксюшиного переезда, да и вообще, её пребывание в их квартире.
— Признавайся, Ксюх, скучаешь по столице, а? — умело подкатила к девушке.
Ксюша сверкнула глазами, выдержав теткину ухмылку, и как можно спокойней ответила:
— За чем там скучать? Не будь тут проблем с работой, запросто бы осталась. Что у вас хорошего?
Тётка занервничала, припав к чашке. «Вот-вот, сиди и помалкивай лучше!» — улыбнулась Ксюша. Она что, думала, ей тут жизни нет? Больно надо. Ничего радостного от её расхваленного города она не вынесла. К сожалению.
— Ксюшенька, — встряла в их немой диалог Пелагея, — Анечка тут сказала, что… Ань, скажи лучше ты.
Ксюша напряглась. Наверное, никогда не научится реагировать на присутствие тётки спокойно.
— Ксюх, а переезжай обратно к нам, а? — выдала та, мило улыбнувшись. — Мы с Дашкой снова одни и…
— Надолго ли? — поинтересовалась, упиваясь растерянностью родственницы.
— В смысле?
— Надолго ли к вам переезжать? А то не сегодня так завтра заявится новый дядя Саша и что тогда?
Тётка округлила глаза, покосившись на Пелагею, и снова припала к чашке. На что она надеялась? Что Ксюша побежит к ним с распростертыми объятиями? Дело даже не в Александре, а в её скотском отношении, о котором бабушке лучше не знать. И да, хватит ей лезть из кожи вон, чтобы кому-то угодить. Прошло то время. Пускай и с опозданием, но началась пора взросления.
— Нет уж. Спасибо, конечно, большое, но мне и в общежитии не плохо. Девочки попались хорошие, до университета близко, никто меня не смущает, и я никого не напрягаю.
Не скрывала едкого сарказма и было всё равно на недовольно поджатые губы бабули.
— Тогда я рада за тебя, — как можно добродушней улыбнулась тётка, начав собираться. — Кстати, Дашка привет передавала.
— Спасибо, ей тоже передавайте.
— Ну, тогда я поеду. Проведала, успокоилась, что все живы-здоровы и как говорится, пора и честь знать.
Пелагея на костылях засуетилась вокруг родственницы, попросив Ксюшу сбегать за гостинцами в кладовую, и когда от присутствия двоюродной племянницы не осталось и духу, осуждающе посмотрела на вернувшуюся с улицы внучку.
— Что за муха тебя укусила? Ты как с ней разговаривала? Она, между прочим, хотела прихватить тебя с собой в город, чтобы не тряслась в автобусе. На машине ведь быстрее.
