ушла в отпуск и умерла одна. Два дня ее труп тух.
И это не последняя история. Таких в ее арсенале очень много. И от каждой волосы дыбом, и от каждой хочется закрыть глаза и исчезнуть. Разве так должно быть, разве так бывает?
Меня прошибает, я чувствую, что начинаю плакать, но прячусь за грязной кружкой, отпиваю сладкий чай.
— А ты чем занимаешься? — гнусавлю. Зачем я приехала. Зачем.
— Да тут магазинчик небольшой открыли. Там на кассе стою. Так что, если хочешь оставайся. Помогать будешь. Алкашей у нас хватает. Работы много.
— Может лучше ты ко мне? — сама от себя в шоке. Но если здесь так плохо, то зачем ей оставаться.
— Что? — у нее даже чай изо рта выливается. – Куда.
— Ну я снимаю. Там однушка, но кухня большая. Диван тебе купим.
— Ты же шутишь? Не можешь ты после всего просить меня. Простить меня… — открывает она заплывшие глаза как можно шире. И если присмотреться внимательнее, то можно увидеть черты, которые у нас одинаковые. Я тоже могла стать такой же. Любой мог.
— Ну если жить прошлым, то можно вообще не жить. А здесь ведь делать нечего. А в магазин ты и там сможешь устроиться.
— Ты реально дура. Всепрощающая идиотка. Ты должна ненавидеть меня, понимаешь, ненавидеть! И вообще приезжать не должна была! Не должна!
— Но ты ведь мама моя. Я могу обижаться, но ненавидеть… Мы все, каждый живем как умеем, постоянно вставая перед выбором. Я уверена, что если ты постараешься…
— Закрой свой рот! Господи, закрой! Ты не могла такой вырасти! Не могла! Тупая дура, у которой вместе мозгов ванильные облака. Мир он не такой. Тут выживать приходится.
— Я понимаю, мам. Я уверена, что вместе нам будет легче.
— Хватит! – вскакивает она и вдруг смотрит в окно. Кусает и без того искусанные ногти. – Они сейчас приедут. Давай беги.
— Что? Кто приедет? Артур?
— Не знаю ничего про твоего уродца. Шамиль приедет.
Кожа покрывается инеем.
— Откуда ты про него знаешь?
— Он теперь главный у них. Они мне квартиру предлагали, чтобы я сообщила, как только ты приедешь. А я не верила, что ты приедешь. Но ты здесь и я…
— И ты…
— Сообщила. Ты не стой, давай. Если на машине, то успеешь уехать.
Я подхватываю сумку, и хочу пройти мимо матери, которая в очередной раз меня предала, но она быстро обнимает меня и просит прощения.
— Ты ведь все равно простишь дуру, да? Ты столько лет не звонила, не писала, не давала о себе знать, я уж думала, забыла старуху.
— Никогда не забывала. Никогда. Прощай мам. Теперь уже точно навсегда, — еле отлепляюсь от рыдающей матери.
Я выбегаю из дома, тороплюсь к машине, до которой всего километр. Бок колит, но я не сбавляю темпа. Они поедут по главной дороге, а я поеду по лесу. Там была дорога широкая, я помню.
И вот машина уже перед глазами. Я в нее сажусь, завожу двигатель и вскрикиваю от стука в окно. За ним широкая улыбка Шамиля. Я не открываю, но тут сзади разбивается стекло. Машину открывают и меня вытаскивают на улицу.
— Зачем? — только и спрашиваю я, когда меня тащат во внедорожник.
— Все просто, крошка. Твой мужик вернет мне мою беременную бабу за его беременную бабу.
Глава 48. Артур
— Артур Каримович, вот отчеты по клинике и новому исследовательскому центру. Здесь записи с последних собраний, и еще вам звонила Кристина. Сказала, что ей в той глуши скучно.
— Спасибо, Элеонора. Кристине скажите, что я занят. Остальное посмотрю, — киваю ей, забирая бумаги, но она не уходит.
— Диана не звонила? – спрашивает, ковыряет и без того кровоточащую рану.
— Почему ты спрашиваешь?
— Сон плохой снился. Может пора прекратить идти у нее на поводу?
— Давно ли ты стала ориентироваться на сны? Мой номер у нее есть. Если что-то случится, уверен, она догадается позвонить.
— Точно? Просто мне кажется…
— Элеонора. Мысли о Диане и так занимают пятьдесят процентов моего времени. Может быть, мы хоть немного поработаем?
— Да, но все равно. Я волнуюсь.
— Я учту, — выпроваживаю ее взмахом руки, переходя наконец к работе, но снова слышу:
— Артур Каримович?
— Ну что?
— Там пришли.
— Кто?
— Ваш отец.
Я даже вскакиваю. Но потом разглаживаю галстук и спокойно сажусь в кресло. Отец. Перед ним всегда чувствую себя как перед начальством. Хотя давно избавился от такого. Ненавижу отчитываться перед кем-то.
— Пусти.
Отец заходит, поправляя свой галстук, которому уже лет двадцать, не меньше. Осматривается в кабинете, хмурится. Он никогда не любил тех кто шикует. А мой кабинет далеко не скромный.
— Это оригинал? — тычет он на картинку с сойкой-пересмешницей. Хорошая картина. Досталась мне почти даром. И птички эти. Маленькие, в постоянной опасности, и от того, умеющие приспособиться везде и подражать любым звукам. Мне кажется, именно таким и должен быть руководитель.
— Да, пап. Садись. Чай? Кофе?
— Думал, сразу выгонишь. Хоромы, конечно. Этот кабинет больше нашей квартиры.
— Больше. И я давно предлагал вам новую.
— Я помню. — Он присаживается на самый край. — Работаешь, значит.
— Пап. С мамой все нормально?
— Конечно. Что ей будет?
— Тогда можно узнать причину столь неожиданного визита?
— Да я позвонить хотел. Дело-то плевое. Но вот думаю, зайду, посмотрю, как сын работает.
— Здорово. А что за дело?
