— Каждое слово — правда. Скажи «да», Фрэнси. Пожалуйста! Твоя жизнь в моих руках.
Джек видел, что она борется с собой, видел, как эмоции раздирают ее, вытягивая остатки воли. Но через секунду это выразительное лицо вновь стало бесстрастным, отстраненным, холодным. Потом, очень медленно, в глазах проступило нечто вроде нежности. Нежности и молчаливой покорности.
И вдруг Фрэнси опустилась перед ним на ковер с какой-то необыкновенно волнующей угловатой грацией. От этого движения и от того, что она сказала, глядя на него снизу вверх, Джек едва не потерял сознание.
— Хорошо. Я выйду за тебя.
— О, Фрэнси!
— Но все будет так, как ты обещал.
— Все что угодно. Все. Я готов умереть за тебя.
— И кроме того, я должна закончить одну работу. Мне понадобится время. Несколько месяцев.
— Все что угодно, — повторил Джек, опускаясь на ковер рядом с ней.
Они долго сидели молча, глядя в глаза друг другу, соединенные и разделенные миллионом мук и прежних радостей, а теперь еще и обещанием того, что должно изменить их жизнь, того, что казалось невозможным всего день тому назад.
КНИГА ТРЕТЬЯ. ШАХ И МАТ
Нью-Йорк, 19 января 1960 года
Скотт Монтигл сидел за полированным столом красного дерева напротив Антона Магнуса в его кабинете в особняке на Парк-авеню. Оба только что за ужином вели сдержанную вежливую беседу с Джули и миссис Магнус. Потом женщины спустились вниз, в гостиную, а Антон привел Скотта сюда для серьезного разговора.
Все эти месяцы Джули не знала, как поступить. Ее собственный ужас перед отцом стал для нее таким же привычным и естественным, как дыхание, но она не желала втягивать во все это Скотта. Джули попыталась убедить его подождать ее в Лондоне. После неизбежного скандала и лишения наследства она просто пришлет Магнусам официальное приглашение на свадьбу. Захотят приехать — их дело.
Для нее это было бы лучшим выходом. Но Скотт, приверженец старых обычаев и традиций, переходящих в семье Монтиглов из поколения в поколение, хотел официально просить у старика руки его дочери.
Поразмыслив, Джули решила ему не мешать. Она гордилась мужеством жениха. Магнус, несомненно, не одобрит выбор дочери, но поскольку Скотту не было дела до магнусовского богатства, согласие семьи ничего не значило. Джули доставляло удовольствие представлять себе, как обозлится отец, узнав, что с его желаниями никто не собирается считаться. Кроме того, она давно поняла, что за обманчиво-мягкой внешностью Скотта скрывалась сильная воля, делавшая его достойным противником Антона Магнуса. И потом, он не имел никаких финансовых дел со стариком и с этой стороны тоже был неуязвим.
В любом случае она выйдет за Скотта, и ничто не сможет ее остановить.
— Пока ты хочешь меня, -сказала Джули Скотту, — я твоя.
За ужином она выглядела подавленной и молчала, пока родители выспрашивали Скотта о его семье и жизни.
— Все это так неожиданно, — повторяла мать с беспомощным выражением радостной тревоги на лице. Она симпатизировала Скотту, но, боясь мужа, не могла сказать об этом открыто. Виктория вела себя одновременно как довольная сваха и испуганный кролик.
Скотт реагировал на ее бормотание с вежливостью почтительного зятя: хвалил ее вкус, расспрашивал о здоровье и даже обнаружил общее увлечение — оба любили рисовать акварелью.
— Мы отправимся в Гайд-парк, — пообещал он, — как только вы приедете навестить нас.
— Можно пойти в Сентрал-парк, — поспешно откликнулась миссис Магнус, искоса бросив испуганный взгляд на мужа. — Там так хорошо! Получится чудесный пикник…
Магнус почти весь ужин молчал. Очевидно, для решающего разговора он наметил другое время. Распорядившись подать кофе и бренди в свой кабинет, Антон поднялся, и Скотту ничего не оставалось, как последовать за ним.
Обстановка в кабинете была на удивление строгой. Кроме нескольких семейных фотографий на полке, только единственный снимок президента США с автографом свидетельствовал о положении, какое занимал хозяин.
Скотт похвалил дом, вежливо, почтительно, хотя и без излишнего восторга.
Усевшись за письменный стол, Антон принял вид улыбчивого добряка папаши, так хорошо известный его друзьям и врагам в деловом мире. Он оценивающе оглядел Скотта:
— Не возражаете, если я задам вам один вопрос, мистер Монтигл?
— Конечно, нет, сэр, — улыбнулся Скотт. — Спрашивайте.
— Что вы ощутили, когда ваш отец потерял деньги?
Скотт на секунду задумался:
— Хотите сказать, когда он покончил с собой?
Магнус помедлил, наблюдая, как сигарный дым кольцами поднимается к потолку.
— Совершенно верно. Как вы себя чувствовали после этого?
Скотт мгновенно посерьезнел:
— Я испытывал грусть и ярость одновременно. Грусть оттого, что я лишился его, и злость, потому что человек мог расстаться с жизнью из-за такого пустяка, как деньги.
В самом деле, презрение к деньгам родилось у Скотта в тот самый день и час, когда он услышал о смерти отца. Магнуса явно заинтересовал его ответ.
— Вы равнодушны к деньгам, не так ли?
— Почти, сэр. За деньги счастья не купишь, — кивнул Скотт.
Магнус взглянул ему в глаза:
— Мир полон миллионов людей, живущих в ужасающей нищете, таких, кто отказывается слушать о счастье, правде и справедливости, пока на стол перед ними не поставят тарелку с едой. Деньги кое-что значат для них. Могу добавить, так же как и для моих предков.
Скотт задумчиво кивнул.
— Эти люди голодают, — ответил он. — Они — жертвы несправедливости, равнодушия. Будь у них деньги, чтобы нормально питаться и вовремя обращаться к врачам, они смогли бы подумать о счастье и душевном покое, как их более удачливые собратья. Верно, что без определенных средств, как и без здоровья, жизнь невозможна. Но повторяю, это еще не все.
— Что бы вы чувствовали, если бы Джульет пришлось пожертвовать наследством ради замужества с вами?
— Только облегчение, — заверил Скотт. — Откровенно говоря, сэр, мне не хотелось бы, чтобы богатство стояло между нами. Я твердо уверен, что смогу позаботиться о Джули и обеспечить ей счастливую жизнь собственными усилиями. Большего не требуем ни я, ни она. Мы оба предпочитаем, чтобы вы использовали свои деньги другим, гораздо более продуктивным способом.
Магнус поднял брови:
— Вижу, вы не боитесь высказывать свое мнение, не так ли?
Скотт улыбнулся:
— Все очень просто. Я люблю вашу дочь и хочу посвятить ей всю жизнь.
— Значит, любовь так важна для вас?
— Конечно, — удивленно сказал Скотт. — Это единственное, что по-настоящему важно.
Последовала пауза. Магнус отвел глаза. Что-то странно задумчивое промелькнуло в них и мгновенно исчезло. Он вновь посмотрел на Скотта:
