class="p1">Мужчины от неожиданности замерли, глядя на нее. Соломоновна бросилась к племянникам Мамикона, схватила двоих из них за шиворот и оттолкнула от стола. Потом повернулась к Лоренцо, подняла указательный палец и сказала по-русски:
— А ну убрал пушку, босяк! Прекрати меня нервничать. А то сейчас прямо в задницу затолкаю, — она энергично помахала рукой в области своего массивного зада.
Лоренцо понял язык жестов и опустил пистолет. Вокруг них столпились официанты и посетители с телефонами. Соломоновна помахала руками и сказала на ломаном английском:
— Эврыбады фак ю и гоу эвэй отседа к чертовой бабушке строевым шагом! Андэрстэнд, поцоватые?
Официанты и туристы оказались лингвистически одаренными и поспешили разойтись.
— Все тихо! Чапай думает! Сделайте мене вид, шёбы я вас долго искала,
— Соломоновна взяла стул, села рядом с Мамиконом и решительно сказала: — Значит так, рыба моя золотая. Я не для того с тобой начиналась, шобы сразу закончить всё вечной осенью в душе и без малейшего гешефта, то есть навара. Поэтому я до тебя имею вопрос: зачем тебе этот пионэр в коротких штанишках? — она кивнула на Платона. — Он, конечно, поступил, как шлэпер, то есть вонючка, и отненькал тебя по полной. Но таки он тебе сделал хорошие бабки из ничего. Так скажи ему спасибо и отдай галерею. Нужно просто разделить бизнес и остаться друзьями. Шо тебе за искусство, если у тебя есть я? Хочешь, я буду улыбаться, как Мона в Лизе? Тебе нужно отмывать гешефты? Я до тебя имею предложение. Моня — мой первый муж таки понимает в колбасных обрезках. Это был единственный еврей в истории, которого выперли из Израиля за денежные аферы. И это среди евреев!
— Это как? — шепотом спросила Надя.
— Ха! Он приделал ноги свитку священной книги Торы в иерусалимской синагоге. Смалевал с этого свитка фуфел, то есть фальшивую копию. Причем выглядел этот фуфел так, шо бог задумался: а ту ли книгу он дал евреям? Подлинник Моня толкнул за дикие бабки в заграницу. А фуфел за большие бабки продал той же синагоге. Пока они разбирались что к чему, Моня уже успел заныкать все деньги. Обычно в такой ситуации полиция и налоговая сразу дают запрет на выезд всем службам израильского аэропорта, шобы такого махера, то есть дельца не выпускать из страны, пока он не возвернёт бабки в зад. С Моней было таки афаркет, то есть наоборот: его под усиленной охраной привезли в аэропорт, кинули в самолет и махали платочком, пока его самолет не взлетел. А потом еще обыскали все туалеты на случай, если Моня успел сойти на взлете. А вся та синагога в Иерусалиме в полном составе стала антисемитами. Они теперь бегают по всему Израилю с криками: «Бей евреев, спасай иудаизм!» Так шо тебе, моя импортозамещенная Кутунья, Моня нарисует такой халоймес, то есть, легенду, шо твои деньги будут белее, чем стиральный порошок «Тайд». Потому шо он сейчас сидит на Каймановых Островах и как раз этим и занимается для разных там Абрамовичей и прочих жирных карасей.
За столиком воцарилось молчание. Мамикон думал, опустив голову. Платон продолжал закрывать собой Надю, которая тихо всхлипывала от страха. Чумной Доктор на нервной почве начал отщипывать кусочки от хрустящей брускетты, роняя крошки на пол.
— Не колупай хлеб, босяк! — строго приказала Соломоновна и хлопнула его по руке. — Какая мама воспитала такого поца?
Чумной Доктор осторожно отодвинулся от нее вместе со стулом.
— Ну? — нетерпеливо спросила Соломоновна. — Шо ты молчишь, как рыба об лёд? Мы таки будем гасить свет и выносить мебель? Или сделаем «Интернационал»?
— При чем здесь «Интернационал»? — спросил Мамикон.
— При том, шо вставай, проклятьем заклеймённый, — Соломоновна положила руку на его бедра.
— Ладно, — кивнул Мамикон. — Твоя взяла, любовь моя. Путь живет!
— Вот и хорошо! Я всегда тебя держала за умного. А теперь пожмите друг другу руки, — обрадовалась Соломоновна.
— Это лишнее, — подал голос Платон.
— Я ему кое-что другое пожму, — пробурчал Мамикон.
— Шкильда, ты таки отомрешь или будешь мне валяться с открытым ртом, как Ленин у мавзолее? Я тут строю пис во всем писе, а ты мне не помогаешь, — возмутилась Соломоновна.
— Пожалуйста, Платон, прошу тебя! — взмолилась Надя. — Виолочка права: вам нечего делить. Кроме нас с Виолеттой. А нам это очень важно. Мы с ней, фактически, семья. И друг без друга не сможем. Мужчины, пожалуйста, помиритесь!
Платон молча подал руку Мамикону.
— Черт с тобой, Климт-джан! — проворчал Мамикон и пожал протянутую ему руку.
21 глава. Правило номер одиннадцать: Восстань из пепла и стань счастливой
Надя
У меня от души отлегло. И я, наконец, почувствовала ноги, которые до того просто отнялись от страха. Я мало что поняла из этой аферы Платона и Мамикона. Но очень испугалась, что они сейчас начнут воевать. От Мамикона я другой реакции и не ждала. Слишком горячая кровь. Но Платон поразил меня. В нем было столько решимости и смелости! Я даже не подозревала, что он такой.
Мы с Соломоновной хотели посидеть вдвоем и обсудить целую кучу новостей. Но Мамикон торопился в Москву. У него были неотложные дела.
— Ну что, Наденька, побродим по Венеции? — Платон обнял меня и поцеловал мою руку. — У нас есть целый день вдвоем. Только ты и я. Завтра мы заберем Сергея и поедем домой.
— Дай мне пару часов, — попросила я. — Хочу побыть в одиночестве.
— Ты заблудишься, — забеспокоился Платон.
— Нет. Я справлюсь. Жди меня в гостинице. Я приду часа через полтора-два. Хорошо? И будет сюрприз, — пообещала я.
— Правда? — обрадовался он. — Тогда подожду. Заинтриговала.
— Не уходи из своего номера, ладно? — попросила я.
— Не уйду, — пообещал он.
Я перешла горбатый мостик и пошла по узким улочкам, по которым мы бродили с Платоном и с моим сыном. Я, наконец, научилась не называть его сыночком. Теперь нужно еще научиться мысленно называть его Сережей, а не Сереженькой. Это будет сложно, но я привыкну. Платон правильно сказал мне: нужно отпустить его. Моего такого маленького и такого взрослого сына.
Я зашла в бельевой магазин и купила черный кружевной комплект: трусики и лифчик «пуш-ап». А еще черный ажурный пояс и чулки с кружевными широкими резинками. На прилавке стоял стенд с помадами. Я выбрала алую, цвета свежей крови, заплатила и отправилась за мечтой.
Вчера, когда мы бродили по городу с Сережей и Платоном, я увидела ее в витрине. Она висела под гирляндой лампочек и ждала меня. Моя шуба. Искусственная, дешевая, блестящая, но точно такая же, как в
