порой, тебе тяжело сдерживаться и не спрятать его от всего мира. Иногда мне хочется сделать то же самое с ним, и с тобой. Если только ты позволишь быть мне рядом. С вами.
Он видел, как ей сделалось страшно от его слов, но и одновременно, сладко. Ощущал дрожь ее тела, потому что его собственное, тоже ловило какой-то кайф от такой близости, болезненной и мимолетной, но все же, они были рядом, и никто не мог оторвать их друг от друга.
Они не заметили, как Кирилл и Олег прекратили шуточную потасовку, и теперь просто стоят, разговаривая, и посматривают в их сторону, с одинаковой завистью в глазах, хотя и вспоминают абсолютно разных женщин.
– Я боюсь, Дима, я очень боюсь ошибиться и сделать нам всем больно. Я больше не переживу.
Она шептала тихо-тихо, чтобы никто в мире не мог услышать об этом ее страхе, и он видел, как ее глаза заблестели от сдерживаемых слез. Ей было страшно, при мысли, что они вновь могут сделать друг другу больно.
Но быть без нее, было невыносимо.
– Я хочу, чтобы ты и Кирилл были рядом, – всегда, каждый день, – он видел, что она хочет ему возразить, и пальцем прижал ее губы, – Нет, послушай. Ты можешь привести мне кучу аргументов, почему нам не надо даже пытаться, я знаю, ты юрист, и хороший, это твоя работа. Но, милая, я тебя люблю и его тоже люблю, и, если он будет моим единственным ребенком, значит пусть так. Подумай, только подумай, как мы можем быть счастливы все вместе, просто подумай, представь. Каждое утро вместе, каждый день. Семейные завтраки со спешкой, потому что кое-кто проспал, шутки и пикировки, обсуждение планов на день. Ужины: веселые и грустные, утомленные и бодрые, но всегда счастливые, потому что мы будем вместе. Я хочу свою жену обратно, и своего сына. Ваше место рядом со мной, веришь?
Дима по глазам видел, что верила в данную минуту и секунду. И она бы согласилась, прямо здесь и сейчас, но потом бы испугалась и не пройдёт пары часов, как откажется от своих слов.
– Две недели на раздумья, и я буду ждать твой ответ. И даже, если ты откажешься, я не исчезну из вашей жизни, потому что, со штампом в паспорте или без, но ты и он – моя семья. И я его усыновлю, в любом случае.
Ладонями обнял ее лицо и склонился для поцелуя.
Сладкого и тягучего, нежного и необходимого, как воздух.
Он целовал ее без спешки и напора, просто касался ее губ своими, смешивал их дыхания и, наконец, она откликнулась на его ласку. Сама подалась навстречу и углубила поцелуй. Сама его целовала, но требовательно и немного жадно.
А потом резко отстранилась, и, наверное, упала бы, но он держал ее в своих руках и не позволил бы.
– Две недели, Таня, и ты должна решить, примешь ли меня таким, какой я есть, или нет.
– А ты? Ты принял меня такой? – в ее глазах мелькнула застарелая боль, но он не отвел взгляд, а смотрел, пытаясь доказать, что для него она всегда была и будет самой лучшей, несмотря ни на что.
– Принял, и всегда буду…потому что, люблю.
Две недели, за которые ей предстояло принять самое сложное и самое важное решение в своей жизни, истекали с каждой минутой и с каждой секундой, все быстрее и быстрее.
Спроси Таню, как она прожила эти тринадцать дней, она бы с трудом смогла бы подобрать слова и правильно пояснить, почему не может сосредоточиться на работе. Все валится из рук, которые, стоит только вспомнить о Диминых словах, начинают мелко подрагивать, а дыхание, и так до этого не ровное, и вовсе исчезает, и грудь сдавливает от нехватки воздуха.
Нормально ли это?
Нет!
Но, взять себя в руки и прекратить терзаться сомнениями и остальными глупостями, не получалось, причем совсем.
Тринадцать дней.
Тринадцать бессонных ночей.
Триста двенадцать часов сомнений и страхов, столько же часов невероятного подъема и беспричинных улыбок.
Десять часов разговоров с новым психотерапевтом.
Снова казалось, что она сходит с ума, что теряет управление над своей жизнью.
Таня услышала то, что Дима ей сказал. И очень хотела поверить в его слова. Просто взять и довериться, послать все сомнения, вопросы, проблемы в самое пекло и поехать к нему.
Прижаться посильней, вдохнуть полной грудью его запах, его тепло, ощутить крепкие и надежные руки на своем теле и сказать, что она любит его вот таким, какой он есть. Что только он, и никто другой, может заставить ее жить по-настоящему, потому что только он является для нее жизнью.
И в какой-то момент она даже порывалась сказать своему заместителю, что ей нужно отъехать на пару часов и уже выходила из своего кабинета, а потом застывала на пороге, зацепившись за мысль.
«А что будет, если я не смогу сделать его счастливым?»
Разлука между ними была долгой. Но чувства не прошли, слишком мало времени было для этого… и, наверное, это высшее благо, что есть шанс им снова быть вместе, исправить ошибки.
А с другой стороны… Что будет через десять лет, двадцать?
Вдруг она не справится?
Дима сказал, что Кирилл его сын, и это так, Таня больше не сомневалась в этом вопросе, но будет ли ему этого действительно достаточно, спустя годы?
Сейчас он принял это решение под влиянием чувств, тоски, нежности. Будто бы она сама не готова рвануть к нему, когда тоска становится невыносимой и хочется только ощутить его рядом с собой?! Но потом, чувства схлынут, и останется только пустота и боль от собственных мыслей и эмоций.
Разве с Димой не может быть то же самое?
Да, она прекрасно понимает, что никто в этом мире, – да и не только в этом, во всей вселенной,– не может дать гарантий о том, что будет даже завтра, не говоря уж о том, что будет через несколько лет.
Но хватит ли ему… чего? Любви к ней? Ее любви к нему? Или к Кириллу?
Это все убивало Таню.
А еще была работа, только что заключенный и, наконец, подписанный контракт с английскими, теперь уже полноправными партнерами, в одном проекте. И был их представитель, который, похоже, поставил себе целью, если не заполучить Таню в свою постель сейчас, то уж потом, месяца через два, точно.
В какой-то степени такое внимание льстило, но лишь
