— Хорошо, — и она вдруг оказывается уже под ним. Под его губами, руками.
— Ты же устал? И говорил про завтра?!
— Я извращенец. Разговоры про детей меня возбуждают.
— Точно, извращенец, — она легко и счастливо смеется, запрокидывая голову, подставляя ему шею для поцелуев. Впрочем, и Люба сама такая же. Заводится быстро, прижимается к нему нетерпеливо, шепчет жарко:
— Ну, давай уже…
А Ник слегка отстраняется.
— Любава, ты знаешь, без чего не делается ни одно важное дело?
— Без чего?
— Ну, подумай…
А ей и думать не надо — понимает сразу. Трется кончиком носа о его.
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя, — он отвечает ей тем же самым жестом. — Все, теперь можно начинать. Ну, что, девочку делаем?
— А что, мальчики и девочки по-разному делаются? — Люба не может удержаться от улыбки. И вообще — состояние счастья в организме просто зашкаливает.
— Конечно.
— Откуда ты знаешь? У тебя был практический опыт?!
— Нет. Это интуитивное знание. Ну что, девочка?
— Девочка. Маленькая наследная принцесса.
— Ладно, — он замирает ненадолго. — Все, я настроился на девочку. Можно приступать.
Ник из них двоих, утомленных, расслабленных, шевельнулся первым.
— Ооох… Как-то надо собраться и доползти до душа. Ты меня вымотала, женщина.
— Угу. Самки Звероящеров очень страстные. Скажи спасибо, что не пожирают самцов, как некоторые представители фауны.
— Спасибо. Ладно, — выдохнул. — Я в душ.
— Нет! Я первая.
— Ага, как же. Никакого душа до утра. Лежи и беременей.
— Чего?!
— Того. Что я — зря старался? Лежи, женщина, и делом занимайся. Выполняй свою часть работы.
— Ты это специально придумал, чтобы первому в душ пойти, признайся!
— Ничего подобного. Если ты встанешь, начнет вытекать то, что должно остаться внутри.
— Коля!
— Ну, факт же.
— Ты невозможный тииип, — со стоном в подушку.
— Уж какой есть, — невозмутимо. — Все, я в душ.
— Ник… ты поел?
— Угу. Спасибо. Очень вкусно.
— Тогда смотри, — на кухонный стол кладется бумажная салфетка, на которой лежит тонкая полоска ламинированного картона.
— Ого… Это значит… А ты перепроверяла?…
На салфетку кладутся еще две тонких полоски — с теми же двумя поперечными линиями.
— Дважды.
— Ух ты… Значит, мы забеременели в первый же цикл, да? Круто.
— Круто — и все?
— Ну… Я рад. Правда. Очень рад. Мы же этого хотели.
— Что-то не очень заметно, что ты рад.
— Люб… ну ты же знаешь… У меня с выражением мыслей не очень. Не умею я.
— Все ты умеешь. Когда хочешь, — и она неожиданно поворачивается, спиной к нему, лицом к окну.
Ник задумчиво смотрит на замершую фигуру в угасающем свете заката. Видимое напряжение в спине, шее, плечах, руках, демонстративно засунутых в карманы джинсов. Не дала ему и минуты на то, чтобы осознать. Невозможная. Нетерпеливая. Любимая.
Поднимается с места, обходит Любу, встает перед ней. Она упорно продолжает смотреть мимо него, в окно. Да и пусть смотрит.
И он опускается на колени перед ней. Расстегивает пуговицу, замок «молнии» на ее джинсах. Приподнимает трикотажную кофточку. И прижимается губами к плоскому животу. Там, в том месте, где под кожей находится небольшой, с ее кулак размером, орган, в котором сейчас происходит чудо. Согласно заложенной в них программе, делятся клетки, созидая новую жизнь. Нового человека. Их ребенка.
Его поцелуи нежные, едва касаясь губами, чуть ниже пупка. Ее пальцы ложатся на его затылок, ерошат рыжий ежик. Люба выдыхает довольно.
— Вот можешь же… когда хочешь.
— Ник?
— Да?
— Покрась ногти на ногах.
— Чего?!
— Лаком ногти покрась. Пожалуйста.
— Не буду!
— Почему?
— Никогда раньше этого не делал и сейчас не буду!
Люба обиженно поджимает губы и уходит на кухню. Если поплакать, Ник приползет, как миленький. Но плакать не хочется. Устала она уже от этих перепадов настроения — то слезы по малейшему поводу, то на все плевать. И Ник устал от ее капризов, сейчас она это понимает. Но в другие моменты он бесит ее так, что просто стукнуть хочется.
Люба, отставив в сторону ногу, разглядывает облупившийся лак. Ну и ладно. В салоне покрасит, недалеко идти, в соседнем доме. Ей не очень хочется ходить по салонам красоты с таким огромным животом, как-то неловко. Но раз уж Ник так на это реагирует…
А когда она вернулась в комнату, то схватилась за живот. И тихо сползла в кресло, задыхаясь от смеха. В соседнем кресле, склонившись над коленями, любимый муж, ворча что-то под нос, красил ногти розовым перламутровым лаком. Себе! Люба охнула, придерживая живот. Так и родить недолго досрочно.
Ник повернул голову. Разогнулся.
— Чего ржешь? — хмуро.
Люба смогла ответить далеко не сразу. Сначала прохихкалась. Потом продышалась. Потом вытерла слезки. И лишь потом ответила:
— Коленька… Я просила ногти на ногах покрасить себе. Я сама не могу уже — живот мешает.
— Себе?!
— Себе, — для убедительности вытянула свою стройную изящную ножку — немногое из того, что у нее осталось стройного.
— А… — Ник озадаченно посмотрел сначала на ее ногу, потом на свой босой сорок пятый с тремя из пяти накрашенными розовым лаком ногтями. — Черт… Я тебя не так понял, да?
— Ага, — Люба еще раз хихикнула.
— Да кто тебя поймет с твоими хотелками непредсказуемыми. Блин… — снова перевел взгляд на свою ногу. — Вот дурак…
— А, по-моему, красиво вышло.
— Слушай, а что делать-то?
