что-то надо, он всегда возьмёт своё, пусть даже силой. И в один прекрасный день ты начинаешь верить, что любовь — это не счастье, а страдание. И хорошо, если рядом окажутся люди, которые смогут вытащить тебя из этого омута.
— Да ладно, Валь, как это у тебя всё мягко получилось. Я тебе, Лен, так скажу — Король этот такое чмо, что в голодный год за таз пяльменей с ним спать не станешь! — зло ответила Люда и стукнула кулаком по столу.
— Нет, у нас не так, — пробормотала Лена.
— Глупая, если ты решила сравнить мою ситуацию и вашу с Алёшей, то выбрось всё из головы. — Валя усмехнулась, подняла руки и растопырила пальцы, уже откровенно пряча за ними широкую улыбку: — Хотя я никогда не думала, я даже не представляла себе, что Алёшка Вегержинов останется один на один с маленьким ребёнком и ни разу не взвоет!
Рената Дмитриевна хмыкнула и скривила губы:
— Ну, по его интонациям можно было понять, что иногда вечерами нашему Алёше очень надо было уехать куда-нибудь, чтобы он там мог поорать минут пятнадцать-двадцать. А так остался один, ушёл в себя… вышел из себя, пришёл в себя. Хорошо погулял и хватит. Но если говорить честно, то он справился с Павликом на отлично. Молодец.
— Так, смотрю я на наших мужиков, девочки, они там уже водочку хлещут, пора заявить, что мы сладкого уже наелись, теперь мяса хотим.
Валя бросила взгляд на усмехающуюся Ирина Павловну, обняла подбежавшую к ней дочь и замерла. История повторялась. Опять мужской праздник, опять спиртное, опять она останется наедине с пьяным мужчиной.
Вскоре раздались громкие голоса, весёлые мужчины занесли в дом большие блюда с ароматным мясом, посыпались шутки, тут и там раздавались взрывы смеха. Но через некоторое время Лена с Павликом попрощались со всеми, дети начали капризничать, Алексей вызвал такси и довольные гости разъехались по домам…
* * *
Кучеров медленно поднимался по лестнице, стараясь не беспокоить задремавшую дочь и искоса поглядывая на идущую рядом странно молчаливую жену. Он не понимал, что произошло, почему Валя весь вечер бросала на него немного, как ему показалось, испуганные взгляды. Он щёлкнул замком, пропуская жену в тепло квартиры, дождался, когда она снимет шубку и передал ей захныкавшую Надюшку. Валя быстро ушла в детскую, Валентин сложил пакеты с подарками от друзей в гостиной — завтра разберём, — и прошёл в ванную. Потом лёг в постель, прислушиваясь к шагам жены. Она зашла в спальню, порылась в шкафу и молча вышла. Затем раздался шум воды — Валя принимала душ. И очень долго не возвращалась. Валентин сел и внезапно понял — Валя чего-то боялась! И не просто чего-то отвлечённого, а именно его, своего мужа. Но почему? Что случилось сегодня, что она так странно себя ведёт? И ждёт там в ванной, ждёт, когда он заснёт! Он резко поднялся, натянул домашние брюки и босиком вышел из спальни. Дверь в ванную была закрыта и оттуда раздавался тихий плач.
Кучеров рванул дверь, увидел перепуганную жену, схватил её в объятия и крепко прижал к себе:
— Валя, Валюш, что случилось? Кто тебя обидел? Почему ты плачешь? Господи, маленькая, ну не молчи, скажи хоть слово.
Он подхватил плачущую жену на руки и быстро вернулся в спальню, уложил её в согретую постель и лёг рядом, прислушиваясь к сдавленным рыданиям. Он что-то говорил, пытался успокоить и гадал, что же произошло. Валя несколько раз глубоко вдохнула, стараясь справиться со слезами, и немного отстранилась от мужа.
— Валь, — Кучеров склонил голову и приподнял лицо жены за подбородок, — скажи мне, что с тобой происходит? Ты заболела? Устала? Или что-то ещё? Я не понимаю, Валюш, не понимаю твоих слёз.
Валя закрыла глаза и тихо прошептала:
— Я испугалась.
— Чего, маленькая?
— Что ты выпьешь и… потеряешь контроль, как…
Валентин усмехнулся, прижал жену к себе, открыл рот и… замер. Скотина! Так вот что именно имел в виду Николай Александрович, когда говорил, что Наденька вовсе не плод любви. Убью… Убью!
— Валюш, посмотри на меня и запомни. Я клянусь, что никогда не сделаю тебе больно. Ни морально, ни… ни физически. Потому как уверен, что главное, что может дать мужчина своей женщине, — это чувство защищённости и безопасности. И не просто так, на словах, а — как бы это сказать? — на трёх уровнях, что ли. На физическом. Я просто сильнее, Валюш, могу тебя на руках носить, а могу мебель передвинуть, сумки поднести. На материальном — я хожу, так сказать, на охоту и приношу добычу и деньги. И на психологическом — что бы ни случилось между нами, между тобой и окружающими тебя людьми, я всегда буду на твоей стороне. Я не буду разбираться, кто первый начал; мне плевать на справедливость, когда дело касается тебя и Надюшки; меня не интересует кто прав, а кто виноват. В любой ситуации я готов сказать, что ты у меня умница, красавица, — и это правда! — это они все вокруг придурки, поэтому никого не слушай. Мне плевать, что говорят и делают другие мужья. Ты моя жена, ты у меня одна. Слышишь, одна! Любимая и единственная, поэтому никогда не думай о дурном, не бойся и никогда не плачь. Слышишь, никогда!
Он говорил всё тише и тише, легко прикасаясь губами к мокрым щекам и дрожащим ресницам, ощущая, как тонкие нежные руки обняли его и вцепились в спину, царапая кожу короткими ноготками. Валентин накрыл жену своим телом и с улыбкой посмотрел в затуманенные желанием глаза. Бог мой, моя! Только моя! Единственная. Любимая…
Полтора года спустя.
Люда покрутилась перед зеркалом и грустно заявила:
— Купила это платьишко в прошлом месяце, сидело тютельку в тютельку. Вчера померила — давит, да и сегодня ничего не изменилось. Наверное, тютельки выросли.
Лена и Валя, следившие за показом моделей, устроенных Воеводиной, громко рассмеялись. Лена быстро вытерла нос Павлику, который сосредоточенно лупил пластмассовой лопаткой по ведёрку. Миша и Надя рисовали, сидя за столом недалеко от отдыхающих мам, присматривая за годовалой Катюшей, младшей Воеводиной, которая сидела в манеже и что-то бормотала, играя с разноцветными кубиками.
— Ну и в чём мне завтра на линейку к Мишутке идти? Первый класс всё-таки, мама должна быть на высоте, а мама? Мой Воеводин как глиста в скафандре, как был тощим, так и остался, только шрамы стали глубже да волосы полностью седые. А я раскабанела так, что в платья не
