— У тебя что-то вроде сердечного приступа. Больше я ничего не могу сказать, пока тебя не осмотрят как следует. Лежи спокойно, пока не приедет «скорая помощь».
Сзади послышалось какое-то движение, и среди наблюдавших появилась Ханна. Широко открытыми глазами она смотрела на мужа, до сих пор еще плохо понимая, что же происходит. Барни подошел к мачехе и покровительственно обнял ее за плечи. Голые плечи Ханны были все в мурашках, а туфли были перепачканы землей. Не могло быть никаких сомнений, что Ханна пришла снаружи. Опять послышалось перешептывание, и, подняв голову, Майкл увидел, что Марсель пристально смотрит на Ханну. Затем она перевела взгляд на Майкла.
— С ним все будет в порядке, — сказал Майкл Ханне. — Мы постараемся как можно скорее доставить его в больницу.
Ханна медленно подняла руку ко рту, чтобы скрыть то место, где после поцелуя Майкла стерлась губная помада.
Приехала «скорая помощь», Дарси погрузили на носилки и понесли к машине. Майкл и Ханна шли за носилками.
— Я вернусь домой, как только выясню, что с Дарси, — невнятно пробормотал Майкл, проходя мимо Марсель, но та даже не подняла на него глаз.
В машине Майкл вместе с бригадой врачей следил за показаниями приборов, отражающих состояние Дарси. Ханна, согнувшись, сидела в углу. Они не разговаривали друг с другом. Барни, Люси и Кэтти ехали следом в «гольфе» Барни.
Вечеринка неожиданно прервалась: почти все предпочли тихо разойтись по домам. Марсель сидела за кухонным столом Дженис, сжимая обеими руками кружку с чаем, как сидела уже, наверное, тысячу раз. И эта обыденность, эта повседневная домашняя обстановка делала то, что увидела сегодня Марсель, еще более ужасным, уродливым. Майкл в саду занимался любовью с Ханной. Перед глазами Марсель снова и снова вставали лица Майкла и Ханны, пытающихся скрыть следы происшедшего. Все было настолько очевидно, что не могло быть другого объяснения, кроме одного, очевидного и унизительного.
Марсель поставила чашку на стол, вновь видя перед собой Майкла, которому так и не удалось толком привести в порядок одежду, и Ханну, дрожащую от холода в своих легких туфельках.
Дженис присела рядом с Марсель и обняла подругу за плечи.
— С тобой все в порядке? — спросила она.
— Да, все прекрасно.
Даже Дженис она не может показать своего настроения, иначе слишком о многом пришлось бы рассказать. Чувства сменяли одно другое — злость, горечь, страх, недоверие.
— Эндрю отвезет тебя домой, — сказала Дженис. — Или давай вызовем такси.
— Да нет, я вполне в состоянии вести сама. Сейчас допью чай и поеду, — усилием воли Марсель заставила свой голос звучать бодро и весело, пресекая возможные попытки Дженис посочувствовать ей, предпочитая делать вид, что обе они ничего не видели и ничего не поняли.
— Ох, уж эти вечеринки, — вздохнула Дженис. — Вечно либо устраиваешь вечеринку, либо собираешься на чью-нибудь вечеринку. Интересно, и зачем нам это нужно на самом деле?
Было семь утра, уже рассвело, но день был пасмурным и холодным и не сулил перемен к лучшему. Вот уже час, как Нина проснулась. Она лежала на спине, тупо глядя в потолок, когда услышала, что кто-то стучит в дверь. Стучали мягко, как бы вопросительно, а отнюдь не требовательно, но Нина немедленно вскочила и накинула халат.
На ступеньках стоял Барни Клегг. Он был небрит и выглядел абсолютно вымотанным.
— Что случилось? — испугавшись, спросила Нина. Ее первая безрассудная мысль была о Гордоне.
— Можно мне войти?
— Да. Да, конечно же, заходи. — Нина пошире распахнула дверь.
В кухне Барни рассказал Нине о том, что случилось с Дарси.
— Все обошлось. Майкл сделал все возможное. Потом к нам вышел кардиолог, или как он там называется, и сказал, что у отца был сердечный приступ, но не очень сильный и опасный. Сейчас он под наблюдением в интенсивной терапии. Я отвез Ханну и девочек домой, но мне не захотелось оставаться дома.
Барни пожал плечами. Нина еще раз отмстила про себя, как молодо он выглядел.
Она подошла к Барни и ласково обняла юношу.
— Не волнуйся, все будет хорошо, — успокоила она Барни.
— Я вернулся в Уилтон и развел Ханну и сестер по их спальням. Но сам я понял, что не смогу заснуть. — Барни тоже обнял Нину. — Я не очень побеспокоил тебя? — спросил он.
Нина покачала головой.
— Нет. Хочешь подняться наверх и попробовать уснуть здесь? — Барни сжал в своих огромных ладонях руку Нины. Секунду, показавшуюся обоим вечностью, они смотрели друг другу в глаза.
— Я лягу только, если ты пойдешь со мной, — сказал наконец Барни.
Нина едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Но одновременно она подумала о том, как естественно и как приятно будет лечь и прижаться к большому теплому телу Барни. Пугающая цифра — разница в их возрасте — как-то вылетела у Нины из головы.
— Я пойду и полежу с тобой, пока ты не заснешь.
Смятые простыни на кровати Нины еще хранили тепло ее тела.
Из больницы домой Майкл доехал на такси. Следующий день обещал быть трудным, и он предпочел убедить себя в том, что с Дарси наверняка уже все в порядке. Было четыре часа утра, темнота, казалось, сомкнулась вокруг машины, как будто черный куб, и двигалась вместе с ней, отрезая пути к отступлению.
Майкл думал о Марсель и детях. Он хорошо разглядел лицо жены, когда вошел из сада в кухню, но сейчас мысли его были в основном о Джонатане и Дейзи.
Майкл прекрасно понимал, что никогда не был по-настоящему счастливым отцом, никогда не испытывал к детям тех чувств, которые рисовались в его воображении перед рождением Джонатана. Майкл любил детей, но иногда они казались ему непредсказуемыми в своих поступках помехами, которые надо было дипломатично обходить на жизненном пути. Дети отнимали все время Марсель, его собственное время, и, хотя Майкл гордился сыном и дочерью, в глубине души он считал, что энергия, затраченная на их воспитание, не окупается сполна. Дети не всегда вели себя так, как хотелось бы Майклу. Иногда дети молча смотрели на отца и во взгляде их можно было прочитать упрек. Тогда у Майкла все холодело внутри, ему становилось стыдно своего равнодушия, просыпалось чувство вины.
Теперь же все открылось Майклу совсем с другой стороны. Он прекрасно понимал, что, добиваясь Ханны, пытается получить то, что давно уже не могла ему дать Марсель. Но он также знал, что рискует таким образом потерять Марсель и детей. Представив себе существование без детей, Майкл неожиданно ясно увидел перед глазами сына и дочь. Упрямо-вопросительный взгляд Джонатана и верхнюю губку Дейзи, распухшую от слез, которые так часто текли из маленьких глазок девочки. Дети казались ему сейчас непостижимо сложными существами, не имеющими, казалось бы, ничего общего с ним и Марсель. Майкл почувствовал, насколько зависимы от него его дети — он неожиданно испугался за них и одновременно продолжал чувствовать своего рода ужас при мысли, что и сын, и дочь были сами собой, были единственными и неповторимыми.
