Вскоре Жанна остановилась у перекрестка. Впереди светилась зеленая надпись «аптека» и зеленый крест. Светофоры пульсировали желтыми круглыми вспышками. На свежем снеге четко отпечатался протектор чьих-то больших ботинок. «Куда же я все-таки зашла?» — усмехнулась Жанна. Она подняла голову и, щурясь от летящего ей в лицо снега, огляделась: вдруг сквозь бело-синюю завесь мелькнет где-то церковный крест или купол.
— Заблудились? — спросил ее поравнявшийся с ней старичок в темном пальто и в клетчатом шарфе. На голове у него сидела коричневая, убеленная снегом шапка, сшитая как пирожок, такие еще называли «москвичкой». Подбоченясь, старичок оперся на клюшечку, под очечками, на которых вспыхивали желтые точки светофора, мелькнули добродушные глаза.
— Нет, не заблудилась, — обманула Жанна. Затем смутилась: — Наверно, все-таки заблудилась.
— Что же вы ищете, позвольте узнать, сударыня, в этот ранний час?
— Церковь, дяденька.
— Церковь? — изумленно вытянулся старичок, но скоро одобрительно кивнул. — Ах, да! Сегодня же у вас праздник… Это хорошо, что вы идете туда.
— Чем хорошо? — поинтересовалась Жанна.
— Хорошо тем, что вы смолоду идете туда. Мы туда смолоду не ходили… А сейчас уж и поздно. А вам надо. Непременно, сударыня, туда надо.
— Почему непременно? — спросила Жанна.
— Для красивой девушки церковь сейчас чрезвычайно нужна. Для красивой больше соблазнов. Поэтому и нужна! — нравоучительно приподняв маленький нос, на котором висели толстые колеса очков, изрек старый атеист. Потом указал клюшечкой: — Вон ваша церковь.
Жанна повернула голову и увидела сквозь мельтешенье снега красноватую кирпичную стену невысокого храма. Не того, куда она собиралась. Но именно этот храм и стал ей навсегда любимым. Здесь она была пред собой и пред Господом как на ладони.
…Жанна притормаживала. Мощный двигатель «мерседеса» всегда приходилось сдерживать, словно молодого ретивого жеребца, которому не хватало места и простора, чтобы вволю разогнаться и показать свою прыть. Через несколько метров нужно было повернуть в один из переулков, обогнуть припаркованный уборочный грузовик и уйти вправо.
Дорога в переулке оказалась зауженной с обеих сторон. Вездесущая столичная строительная индустрия оттяпала себе часть улицы, отгородившись забором на бетонных блоках. Этот переулок Жанна неплохо знала, ей даже и в голову не пришло, что движение здесь неделю назад ограничили, сделали односторонним, что она, огибая грузовик, проглядела запрещающий знак. Какое-то запоздалое чувство сомнения подсказывало ей, что здесь, в переулке, что-то не то: дорога необычно узка, машин следом за ней нет. Но это чувство смятения еще не вызвало реакцию опасения.
Дорожная полоса пустовала.
— Ну что, друг, вперед! — сказала машине Жанна.
Двигатель, подвластный любому нажатию на педаль газа, уловил желание хозяйки поскорее проскочить переулок, пока никто не показался навстречу. Белый «мерседес» мягко и решительно стал набирать скорость.
Сначала Жанна и не поняла, что случилось. Она делала все машинально. Перед ней мелькнул бампер «камаза». Ее бросило в одну сторону, в другую. Запищала резина колес, заблокированных тормозами и идущих по асфальту юзом.
— А! А-а! — вскричала Жанна.
Но крик не успел вылиться до конца, оборвался. Резкий удар в бетонную опору, бой стекла, скрежет и грохот мнущегося металла. Вспышка в глазах, будто взрыв. Перебивка дыхания.
Когда побелевший водитель «камаза» заглянул через разбитое лобовое стекло в покореженный салон «мерседеса», Жанна тяжело и часто дышала. Голова у нее лежала на подушке безопасности, открывшейся поздно и не в толк — основной удар пришелся в бок машине. Железобетонным углом опоры протаранило дверь как картонку. Лицо Жанны покрывали красные ссадины от разлетевшихся осколков стекла. Казалось, что она задыхается, словно в ней, внутри, что-то перебито и вздохнуть глубоко не удается. В ее полуоткрытых глазах было что-то виноватое: я ведь, мол, не хотела, извините…
— Там же знак висит! Куда ты поехала? — вскричал в отчаянии водитель строительного «камаза». — Я ж тебя и не видел! Километров под сто летела. — Но вдруг он замолчал и кинулся на стройку, в теплушку к телефону — вызывать «скорую» и автоинспекцию.
Несколько зевак-прохожих и рабочих с ближнего объекта, откуда и вырулил навстречу «мерседесу» грузовик с бетономешалкой, окружили место аварии.
— Нет ли, товарищи, среди вас врача?
— Мужики, надо достать ее из машины.
— Двери заклинило, без инструмента не откроешь.
— Не-е, лучше не трогать. Может, у нее позвоночник побит. Без врачей навредить можем.
— Вот богачи! Напокупают машин, напокупают права, а ездить не могут…
— Куда неслась? Понятно, нищему человеку своей жизни не жалко. А эта? Молодая, красивая, богатая, себя калечить…
Жанна не слышала этих слов. Она уже никого не слышала извне, она слышала слова внутри себя. Ей вспомнился молодой вальяжный гаишник, старшина Шустов, которого она однажды подкупила и которого проверила на свою теорию черных секунд.
«Авария — это даже не секунда. Всего один черный миг!» — сказал ей тогда старшина Шустов.
Затем она услышала в себе детский смех, знакомый и далекий, возможно, свой собственный смех из минувшего полузабытого детства или смех своего первенца ребенка из какого-то совсем непознанного предстоящего будущего. Но этот смех был очень коротким, всего считанные секунды.
Изо рта, стекая по подбородку, на светлую шелковую кофту Жанны пролилась кровь. Все, кто оказался поблизости, стали свидетелями, как молодая женщина, еще минуту назад яркая и отчаянная, на их глазах из состояния жизни пересекает черту и оказывается в неведомой и непостижимой разумом запредельности, откуда никто не возвращался.
Деревья в никольском парке вдоль набережной Улузы роняли листья. Осень в нынешнем году обошлась без бабьего лета, почти весь сентябрь простоял бессолнечный, с серыми низкими облаками, с дождем, с холодным ветром. Иной раз прихватывало, и поутру на земле появлялась крупинчатая белизна изморози. И все же листва кленов, тополей и дубов, устилавшая парк, хранила пока насыщенную желтизну осеннего убранства. Ленка с подружкой Анькой собирали здесь фигуристый охристо-желтый лист для гербария.
— От вас папка навсегда ушел? — неожиданно, казалось, ни с того ни с сего спросила Анька.
Ленка недовольно взглянула на подружку: ведь никому не рассказывала про то, что отец ушел, а тут вон — выведала где-то.
