Бриллианты, в поисках которых он умудрился объехать за неделю чуть не полсвета, за чистоту которых мог поручиться головой, были его гордостью. Он ждал, что после смерти Джованни Ровести кто-то из его наследников — тот, кого старик любил больше всех, — явится к нему с этими таинственными бриллиантами и попросит снова превратить их в деньги. Ждал, но не дождался: ничего подобного не случилось.
Могло быть и так: наследники Ровести поделили бриллианты с помощью другого ювелира.
Только теперь, по прошествии тринадцати лет, вдруг объявилась одна из Ровести — самая настырная, а может быть, и самая умная. И не просто объявилась…
— Позвони моей жене, — сказал он. — Скажи, что у меня неожиданно возникло важное дело. Пусть идет в гости одна. Я подъеду позже.
На улице Сербеллони его действительно ждали. Слуга открыл Кортезини дверь и проводил его в желтую гостиную на втором этаже.
Пригласив гостя войти, Анна Ровести тут же закрыла за ним дверь. Кортезини давно не видел ее и нашел, что она не постарела. Семьдесят лет, а глаза ясные, хорошая кожа — даже лучше, чем раньше.
Не видя смысла в дежурных любезностях, хозяйка сразу заговорила о том, ради чего ей понадобился Кортезини.
— И вы все эти годы изволили играть в молчанку! — накинулась она на ювелира.
Кортезини уже стоял у стола, на котором, войдя, увидел открытый чемоданчик Паоло Монтекки.
— Если ваш отец ничего вам не сказал, почему это должен был сделать я? — парировал он возмущенную тираду.
— Знаете, куда он их спрятал? Ни за что не догадаетесь.
Кортезини умирал от любопытства, однако виду не подал.
— Они были в цилиндре типографского станка. Станок — громко сказано. Металлолом, миф, завещанный этой… — она хотела сказать «плебейке», но здравый смысл подсказал ей другие слова: —…дочери моего брата. Той, что наложила на себя руки.
Кортезини слушал хозяйку дома, ничем не выдавая жгучего интереса к ее рассказу.
— Отец обвел всех вокруг пальца, — продолжала Анна Ровести. — Всех до единого. Я знала, вернее, догадывалась, что исчезнувшее наследство — трюк. Но мне бы никогда в голову не пришло, что отцу могло взбрести на ум превратить такое состояние в бриллианты. Когда же оказалось, что все-таки могло, я подумала: единственный человек, которому было бы под силу осуществить столь необычный замысел, это вы. — Она возбужденно сыпала словами. — Паоло Монтекки все мне рассказал. Это он их нашел. После смерти Марии Карлотты Соня, моя невестка, подарила ему типографский станок. Монтекки отдал бриллианты мне. Я должна разделить все на равные части. Каждый из членов семьи получит свою долю. Свою часть тысячи миллиардов лир.
Кортезини тем временем взял несколько бриллиантов и один за другим придирчиво разглядывал их, поднося к лампе.
— Вы правы, синьора. Тысяча миллиардов — это тысяча миллиардов, и на сколько частей ее ни дели, любая часть будет состоянием.
Расширенные от возбуждения глаза Анны Ровести сверкали.
Ювелир выбрал один из самых крупных бриллиантов и, пользуясь специальной лупой, посмотрел его на свет.
— Если я правильно понял, делить камни предстоит вам? — уточнил он.
— Мне, — гордо ответила Анна Ровести.
— В таком случае вам же предстоит оповестить своих родственников.
— Не понимаю, — пробормотала хозяйка дома, сбитая с толку.
— Это не бриллианты, синьора. Это всего-навсего стекло. Искусная подделка.
Соня позволила себе понежиться в постели немного дольше обычного: в воскресенье ресторан не работал. Она слышала, как после утренней прогулки с собаками вернулась Силия, слышала, как она накрывает на стол. Через несколько минут можно будет завтракать.
Накануне вечером Соня легла довольно поздно: сначала они с отцом подсчитывали дневную выручку, потом изучали оставленные архитектором эскизы, прикидывая вместе с Силией, во что обойдется перестройка квартиры.
В комнату вбежали таксы, прыгнули на постель. Пора было вставать.
В гостиной Соня увидела вышедшего к завтраку отца.
— Что это ты? — удивилась она, не веря собственным глазам: сколько она помнила, отец никогда так рано не поднимался.
— По воскресеньям я хожу к маме, — объяснил он.
— Ты не против, если я пойду с тобой?
— Что ты, конечно, нет! — обрадовался отец.
День был теплый, по-весеннему яркий. Антонио Бренна, медленно идя под руку с Соней, ступал тяжело, зато на сердце у него было легко.
— Теперь ты моя опора, — пошутил он.
— Не прибедняйся. Если хочешь знать, ты ни капельки не постарел.
Проходя по кипарисовой аллее, которую она помнила безлюдной в жаркие летние месяцы, Соня думала о том неотвратимом дне, когда отец отправится по ней в последний путь. Или этот день раньше настанет для нее?..
Они вошли в ворота кладбища, и Соню наполнило ощущение торжественного покоя. Она положила цветы на могилу матери, зажгла лампаду, помолилась за маму и за Марию Карлотту.
Подходя на обратном пути к дому, они увидели перед спущенными жалюзи ресторана «Роллс-Ройс».
Шофер поклонился Соне. Антонио Бренна вопросительно посмотрел на дочь.
— Это машина моей золовки, — объяснила Соня, узнав «Роллс-Ройс» Анны Ровести. — Надо думать, она ждет меня наверху.
— Мне не ходить? — спросил отец.
— У меня от тебя нет секретов. Пойдем послушаем, с чем пожаловала эта человекообразная хищница, — усмехнулась дочь.
— Что ей нужно в нашем доме?
— Сейчас узнаем, — заверила Соня отца.
Анна стояла посреди гостиной. Как всегда, она начала без всяких предисловий — сразу взяла быка за рога.
— Что ты сделала с бриллиантами моего отца? — спросила она в упор.
Силия занималась таксами. Антонио Бренна сел на стул, в его глазах было больше любопытства, чем беспокойства.
— Не понимаю, о чем ты, — соврала Соня.
— Все ты понимаешь! — злобно прошипела Анна. — Кому, как не тебе, знать, где были бриллианты? Ты всегда это знала. Всегда! У кого был станок? Разве не у тебя? — Лицо Анны покрылось красными пятнами. — Ты нашла бриллианты. Ты подменила их стекляшками. В Венеции найти фальшивые бриллианты не проблема, мне Кортезини сказал.
— Я правда не знаю, о чем ты говоришь, — покачала головой с невинным видом Соня.
— Слушай меня хорошо. Я не собираюсь устраивать скандал: чего-чего, а скандалов в нашей семье было предостаточно. Но не думай, что тебе это сойдет с рук. Я не такая дура, чтобы отказаться от своей части наследства! Предлагаю тебе выбор: или ты называешь цену твоего молчания и говоришь, где бриллианты, или я подаю на тебя в суд.
