Смеясь, она оттолкнула его от себя, а он, заразившись ее настроением, тоже засмеялся и произнес:
— Бедный персонал. Я понимаю их чувства.
Дорога, по которой он ехал, была хорошо ему знакома. Каждая живая изгородь, каждая рощица и каждое поле. У него было такое чувство, что он знает даже каждую корову, пасущуюся на лугу. Казалось, что одни и те же коровы паслись там в течение многих лет. А вдали блестела на солнце река. Сколько же раз он там рыбачил? Но больше этого не будет. Доехав до ворот усадьбы, он проехал мимо них и через некоторое время оказался у еще одних железных ворот. Это были совсем простые ворота, и они были открыты. Он въехал через них на территорию усадьбы и поехал по буковой аллее. Она заканчивалась у высокой стены, за которой был огород. Он остановил машину, взял с пассажирского сиденья небольшой чемодан, вышел из машины и отправился вдоль боковой стены дома на террасу.
Через несколько секунд он уже был у парадной двери. Не было необходимости звонить, потому что она была открыта, и там стоял Трип, словно ждал его.
— Где он? — тихо спросил Ричард.
— В гостиной. Последнее время он часто бывает там.
— С моими вещами порядок?
— Как вы и просили, сэр. И ваши спортивные принадлежности тоже собраны.
— Большое спасибо, Трип. Мы поговорим позже. Не беспокойтесь. — Он поднял руку, похлопал старика по плечу, и добавил: — И то же самое передайте миссис Аткинс.
Путь через прихожую до двери гостиной показался ему длинным. Он не стал стучать в дверь, а сразу вошел и закрыл дверь за собой. Он стоял и смотрел на мужчину, который, сидя в большом кресле, подался вперед и прошептал:
— Ричард. — Однако его имя было произнесено не как приветствие, а как рык неодобрения. Ширококостная высокая фигура поднялась из кресла, а голос продолжал звучать: — Ну и где вы были, сэр? В своем месячном отпуске? Отвечай.
— Я отвечу вам, сэр, — отреагировал Ричард в том же тоне. — Я общался со своей матерью. Я несколько дней сидел подле ее постели.
Он увидел, как изменилось лицо отца, будто под кожей подсветилось жарким огнем. Донесшийся до него голос шел не из горла сидящего перед ним человека, а как бы с отдаленной возвышенности:
— Ты сумасшедший! Что это? Игра? Твоя мать умерла много лет назад.
— Моя мать не умерла много лет назад. Ты так с ней обошелся, что она потеряла память и стала бродяжкой. И все эти годы, более двадцати шести лет, ей пришлось бы бродяжничать, если бы не доброта бедной женщины, которая взяла ее к себе и заботилась о ней. А рассудок ее был в таком состоянии, что за все это время она только четыре раза выходила из маленького дома, где проживала та женщина. И все это время она носила ту же одежду, которая была на ней в тот вечер, когда ты пытался убить ее и ее друга.
— Ее любовника! Он был ее любовником! Я видел их.
— Ты видел их встречу после многих лет разлуки. Он случайно оказался в театре, как и ты в свое время. Но еще задолго до этого ты не только оставлял синяки на ее теле, но и терзал его! Ты также истерзал ее разум, причем до такого состояния, что она стала бояться мужчин. Ее единственной защитой от них стали пальто и шляпка, которые она купила себе и которые ты не одобрял. Помнишь? Они были слишком эффектными. Они больше чем обычно привлекали к ней внимание мужчин. Тебя это раздражало. Но она бросила тебе вызов и носила эти вещи. Вот они, сэр! — И он наклонился, открыл чемодан и достал из него грязное пальто и шляпу. Он потряс ими перед глазами отца со словами: — Посмотри на это! Они в ужасном состоянии. Но как еще они могут выглядеть после стольких лет? Ты должен узнать форму, по крайней мере шляпки. Французской шляпки, которую ты запретил ей носить. Но она не послушалась тебя, как это делала и в других случаях.
— Эти пальто и шляпа могли принадлежать кому угодно. Кто-то мог найти их. Эта женщина самозванка.
— Такая самозванка, сэр, что ее до сих пор мучают кошмары, свидетелями которых стали два врача, а им иногда приходится удерживать ее силой, потому что она до сих пор продолжает бороться с тобой. С тобой! Продолжает отталкивать твои грязные, мерзкие руки извращенца. Да, ты именно мерзкий извращенец. И всю свою жизнь ты оставался им.
— Как ты смеешь? — Похожий на визг крик заполнил комнату и отразился от стен.
— Я смею! И я продолжу. Известно, что ты практически убил свою первую жену. Я поговорил с ее горничной, которая видела, что ты даже не обратил внимания на мертво-рожденного сына, который только что вышел из ее умирающего тела, а схватил бедную женщину за плечи и начал ее трясти, почти вытряс из нее жизнь, но тебя оттащили от нее. И она тоже бросила тебе вызов, не так ли? Через несколько часов она умерла, а что сделал ты? Ты уехал из страны. Стали ходить слухи, а ты не мог этого стерпеть. Тебя еще тогда надо было ото всех изолировать.
Но в случае моей матери дело обстояло еще хуже. Ты, должно быть, вселил в нее такой страх, что он отпечатался в ее мозгу: ты запретил ей говорить. «Не смей говорить!» Ты приказал ей. И после стольких лет она продолжает повторять эти слова. И они дополняются описанием того, что ты проделывал с ее телом. Ты безумен.
— Замолчи! — Он снова закричал. — Это ты сошел с ума! Как смеешь ты говорить мне такие вещи? Ты ничего об этом не знаешь; ты был всего лишь ребенком.
— Но она-то не была, ведь так, отец? Она не была ребенком. Ты женился на ней, когда ей было двадцать три года. Потом она пережила с тобой пять лет издевательств, или это началось после года совместной жизни? Тогда начал проявляться твой истинный характер? На ее теле до сих пор сохранились отметины от твоих зубов, бледные, но засвидетельствованные двумя врачами.
— Я и слушать об этом не хочу! Я пойду и увижусь с ней и докажу, что она…
Теперь наступила очередь Ричарда повысить голос:
— Сделай хоть шаг, только начни расспрашивать о ее местонахождении, и я тебе обещаю, поверь мне: сделаю так, что вся эта история окажется на страницах каждой газеты в этой стране. А также в газетах Франции, Германии и Италии, где хранятся твои активы, и где ты слывешь великим бизнесменом. Я расскажу миру, кто ты есть на самом деле: мерзкий извращенец, который настолько жестоко обращался с молодой женщиной, матерью своего сына, что она сошла с ума. Обещаю тебе: только сделай шаг из этого дома, и я поступлю так, как сказал. Я сделаю так, что эта история достигнет Америки, и это еще не все. Итак, предупреждаю тебя: всю оставшуюся жизнь ты проживешь в этой клетке, в которой ты издевался над двумя женщинами.
— Да знаешь ли ты, что творишь? Я лишу тебя наследства.
Ричард презрительно рассмеялся и воскликнул:
