Спина выгибается, а перед глазами пляшут круги от наслаждения.
– Пожалуйста, Рысев! – зажмуриваюсь, сдерживая рвущийся наружу крик, когда пальцы начинают сладкую пытку там, где все скрутилось тугой пружиной.
Не знаю, сколько бы продлилось его "игра", но когда я уже готова была кончить от одного движения его пальцев, Рысев убирает руку, навалившись сверху, грубо входит, заставляя вскрикнуть от неожиданности. Находит мои ладони, сцепляя пальчики и начинает сумасшедше приятные движения, пробирающие до самых кончиков волос от ощущения правильности момента.
Мы, ночь и больше никого. Кажется, я все больше схожу с ума, все стремительней пропадаю в водовороте чувств и ощущений.
Мой!
Жених, будущий муж и самый любимый на всем белом свете мужчина!
Просыпаюсь от того, что чьи-то шаловливые нежные пальчики блуждают по спине, выводя едва ощутимые узоры, щекоча и слегка оцарапывая длинными ноготками. Да так, что ощущение кайфа простреливает до самого мозга, и даже невольно приходит мысль еще чуть-чуть поприкидываться спящим и продлить эту сладостную муку.
На губы сама собой заползает улыбка, а когда Лана садится верхом и, обнимая, ложится сверху, целуя в плечо, не могу сдержаться и выдаю себя с головой. Поворачиваюсь и в мгновение подминаю под себя стройную фигурку любимой невесты, что тихонько хохочет, обвивая руками за шею.
– Доброе, – целую в шею, – утро.
Кусаю за подбородок свою соблазнительную провокаторшу, которая еще более соблазнительно смеется, упираясь ладошками мне в грудь.
Это была просто невероятная ночь. И как вообще я жил без нее столько лет?
– Доброе утро.
– Как спалось? – срываю еще один быстрый поцелуй с любимых губ, выдавая мученический стон, ощущая как организм снова готов к бою. Нет, такими темпами мы из кровати не выберемся сегодня!
– Просто прекрасно, – шепчут мне в ответ и притягивают к себе, щекоча носиком и забавно морщась. – Какие планы на день?
– Домой. К дочурке? – спрашиваю и внутренне разрываюсь надвое. Нам бы еще хотя бы денек вдвоем. Внутренний голодный зверь все еще не утолил свою жажду по ее телу. Идеальному, сногсшибательному и горячему.
– Родители сказала, что Ляся сегодня с ними, так что… – прикусывая губку, интригующе тянет Илана, прямо намекая на продолжение ночи.
Ох, счастью нет предела!
– Тогда не будем терять ни минуты! – смеюсь и только собираюсь показать, как сильно я ее хочу, как о своем существовании напоминает мобильный Ланы. И мы бы с радостью проигнорировали вызов, если бы звонящий не оказался упертым бараном. И только прекращается один вызов, как начинается другой. В итоге, мне не удается сдержать недовольный рык, а не менее злая Лана выползает из-под меня и мчит в сторону гостиной, где, собственно, и валяются наши вещи.
– Я лучше отвечу, – бурчит недовольно, накидывая на себя мою рубашку. Хотя не надо было. Крышесносная картинка!
– У тебя две минуты, – бросаю следом и слышу тихий смех в ответ.
Сам, пока девушка разговаривает по телефону, плетусь в ванную, чтобы немного умыться и взбодриться. Мельком глаза цепляются за сбитые костяшки, которые мы вчера так и не обработали, и моментально всплывает картинка из ресторана. Надо было его гнилую рожу по стенке раскатать. Жаль, удержали.
Из ванной выхожу, как мне показалось, всего спустя пару минут, но когда вижу на пороге спальни бледную, как мел, Лану, ощущение, что прошла пара часов, не меньше.
– Лана? – голос в таком напряжении, что даже не узнать. А внутри просыпается вязкое чувство дерьмового предчувствия. – Что случилось? – подлетаю к замершей девушке, которая смотрит на зажатый в руке мобильный и молчит. – Лана! – рычу, чуть встряхивая молчунью за плечи, и наконец-то на меня поднимают полные слез глаза. Невероятные, любимые глаза, в которых дикая паника.
– Салон, он…
– Что салон?
– Сгорел.
Замираю. Долгие секунды пялюсь в ее глаза и пытаюсь сообразить, что только что услышал. Но мозг явно соображает плохо после вчерашнего. Зато когда доходит:
– Что? Как сгорел? Что значит, сгорел? – выдаю вопрос за вопросом, и Лана срывается в истерику, утыкаясь лицом мне в грудь и прижимаясь, что есть сил.
– Поджог, Леш… – единственное, что удается различить сквозь всхлипы и невнятное бормотание. – Это был поджог.
Собираемся молча и так же молча садимся в машину Рысева. Мне с трудом удается держать маску спокойствия на лице, хотя внутри невероятный ураган, и он грозит перерасти в истерику. Настоящую.
Леша тоже внешне спокоен, но сжатые на руле руки и побелевшие костяшки говорят о том, что он напряжен не меньше моего. А то и больше.
Когда Люда набрала и начала торопливо тараторить в трубку, я не сразу поняла, что от меня хотят. Мозг был все еще в легкой дымке после сумасшедшей, безумной, фееричной ночи. Но когда расслышала… сердце, кажется, на какое-то мгновение просто остановилось. Перестало бежать. А потом сжалась и заболело, так, что чудом удалось не свалиться в обморок от таких новостей. Я побледнела, позеленела и посинела за те две минуты,что длился вызов Люды.
Салон. Моё детище. То, что я строила все последние годы буквально по кирпичику. Нет его больше.
И к гадалке ходить не надо, чтобы догадаться, чьих рук это дело.
Вот почему вчера вечером меня накрыла паника! Вот оно, то самое дерьмовое предчувствие. Я знала. Чувствовала, что прогнивший насквозь и закопавшийся в детских обидах Санчес не оставит все просто так. Не уйдет побежденным и униженным на глазах у всего ресторана. Этот червяк предпочел “уйти красиво”. Развалить то, что было мне так дорого. И он за это очень дорого заплатит!
Собственно, да, стоит нам с визгом шин затормозить у бывшего когда-то салона и встретиться с первым же попавшимся полицейским, нам сразу озвучили причину возгорания. Несомненно, поджог. И имя виновника всего этого пепелища. И тут без промахов – Чесовец. Нам даже показали съемку с камер видеонаблюдения, установленных на соседнем доме, в которые этот безмозглый “торопыга” с разбитым лицом и попал.
Кажется, в этот момент пальцы Рысева, сжатые в кулаки, хрустнули, а челюсти скрипнули. Дай ему волю, он бы прямо сейчас сорвался и помчал “добить” бывшего одноклубника. Но его пыл остудили. Чесовцу грозит суд. Лишение свободы. И помимо поджога, у него уже целый “послужной список”, который светит ему минимум
