незнакомки, и на миг забыл, где он находится.
- Право, хороша?
Бронский вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял сам художник, Юрий Петрович Волковский, с бутылкой и рюмкой в руках.
- Кто это? - невольно спросил юноша, очарованный портретом.
- Лизавета Сергеевна Львова, соседка наша. Впрочем, теперь она Мещерская, - с мечтательным вздохом ответил Волковский. - Чудесная женщина, воплощенная грация, греза поэта...
- Она умерла? - сочувственно спросил Бронский.
- Нет, отчего же, - покачал головой пьяный художник. - Но такие женщины не про нас... Жива и здравствует, вполне счастлива во втором замужестве... Дай ей Бог и дальше благоденствовать.
Он грустно усмехнулся, налил вина и выпил.
- Не желаете ли? - спохватился тотчас, налил снова и протянул Левушке полную рюмку.
Бронский хотел было отказаться, но отчего-то согласно кивнул. Хозяин не мудрствуя лукаво приложился прямо к бутылке, а Левушка осушил рюмку в один присест. Красное вино разошлось теплом по жилам, и Левушка ощутил прилив сил. Юрий Петрович жестом пригласил гостя сесть, и они выпили еще.
Из глубины дома послышались крикливые голоса и сердитые восклицания. Должно быть, Наталья Львовна была чем-то недовольна, сгоняя девиц в гостиную. Бронский отметил брезгливое подергивание губ Волковского, его недовольную гримасу, адресованную, верно, семейству.
- Заарканили вас? - спросил художник, сделав неопределенное движение рукой в сторону двери. - Теперь уж нескоро выпустят.
Левушка охмелел, выпив вина на пустой желудок. Ему не понравилось пророчество Волковского. А тот продолжил, пьяно усмехаясь:
- Бегите, юноша, бегите отсюда, покуда вас не пришпилили. Если не хотите превратиться в ничтожество, как я, бегите тотчас! После из этой ловушки вам не выбраться.
Левушка и сам был не прочь поскорее убраться из этого дома.
- Однако это не вполне вежливо... - пробормотал он в растерянности. - К тому же мне не на чем ехать...
Волковский посмотрел на него задумчиво. Женские голоса то приближались, то вновь удалялись, слышались приглушенные рыдания, злобная ругань Натальи Львовны. Юрий Петрович вдруг поднялся. Он был бледен и пьян, но вполне еще держался на ногах.
- Идемте! - распорядился он вдруг и направился к двери.
Выглянув в коридор, Волковский заговорщически подмигнул:
- Еще можно успеть все исправить. За мной! - И он повел гостя к заднему крыльцу.
Левушке ничего не оставалось, как поспешить за ним. Волковский самолично провел Бронского на конюшню. Не слушая недовольных воплей конюха, оседлал тщедушную клячу и помог Левушке взобраться в седло.
- Гоните что есть духу! - дал он последний совет. - Авось, убежите от пошлости и скуки...
Левушка поблагодарил неожиданного помощника и уж было пришпорил клячу, но спохватился:
- А как быть с лошадью?
- Да Бог с ней! - равнодушно махнул рукой несчастный художник.
Левушка пустился в путь. Он знал, куда ему теперь надобно ехать.
28.
К ночи опять зарядил дождь, и Марье Алексеевне взгрустнулось. Она подошла к окну, посмотрела на унылый сад с поникшими цветами и склонившимися под тяжелыми потоками воды ветвями деревьев. Стемнело. Небо заволокло тучами и сделалось мрачно и холодно. На душе у дамы было тревожно и столь же сумрачно. Она тосковала по дочери и изнывала от одиночества. Катя прислала весточку через Давыдовых: она в Петербурге, гостит у Наташи, просила не тревожиться, скоро вернется.
Ах, как нескладно все в жизни Марьи Алексеевны! Казалось бы, теперь жить да радоваться: от Норова избавилась, в доме воцарился порядок. В имении хозяйничает толковый управляющий, присланный Сергеем Львовичем. Он не беспокоит барыню, о делах отчитывается перед самим предводителем. Откуда ни возьмись и деньги появились. Глядишь, приданое Кате поднаберется со временем. Марья Алексеевна, на попечении которой остался только дом, вновь вернулась к своим романам.
Все идет на лад, устраивается как нельзя лучше. Однако счастья как не было, так и нет. И покуда Левушка томится в остроге, грех и помышлять об этом. Марья Алексеевна вздохнула, задернула занавеси на окне, спустилась в гостиную. Поежившись от холода, она призвала горничную, велела ей зажечь свечи и затопить камин. Сама устроилась в креслах с книгой, но мысли ее блуждали далеко. Нескончаемый шелест дождя за окном усиливал грусть, совладать с которой Марье Алексеевне было не под силу. Не помогали и французские романы.
Все понимая и принимая, она глубоко тосковала по Сереже. Конечно, Бронскому теперь не до любви и не до нее, одинокой, покинутой женщины. Марья Алексеевна признательна ему за помощь в хозяйстве, с нее довольно и того. Но отчего же не спится ей по ночам, отчего тоска следует за ней по пятам, и пусто в ее жизни, пусто?! Теперь, когда бедная женщина познала счастье быть любимой, все сделалось пресным и скучным, когда не было рядом с ней его, ее возлюбленного Сережи...
Слезы невольно навернулись на глаза, и Марья Алексеевна до боли сжала руки, чтобы унять душевную боль. Никчемушная, никому не нужная, не властная даже над своей дочерью, зачем живет она?
- Господи, прости меня! - прошептала бедняжка, крестясь. - Грех, грех! Но отчего же все так запутано, так нескладно?
Умом она знала, что нельзя терять надежды, надобно себя занять нужным делом, чтобы не волочиться попусту. Брала расчетные книги, силилась вникнуть в смысл нескончаемого перечня цифр, но ничего не понимала. Бывало, затевала ревизию кладовой, составляла какие-то реестры, но на полдороге бросала. Она знала и то, что без Сережи ей не наполнить души, не испить вновь из блаженного источника чистой радости. Тоска опять гнала бедняжку из кресла, заставляла метаться по комнате, твердя одно и то же:
- Что же делать? Боже мой, что делать?
Не раз уже бедняжка намеревалась, махнув рукой на приличия, поехать в Сосновку к Бронскому, а там будь что будет. Ее останавливало воспоминание о последнем расставании. Сережа казался холодным, безразличным и так легко с ней простился! Сердце подсказывало Марье Алексеевне, что он страдает не меньше, но сын, сын!.. Оставалось только ждать и ждать, хотя неумолимое время отсчитывает последние часы ее женской судьбы. Впереди одинокая старость...
Но что это? Денисьева явственно услышала сквозь монотонный шелест дождя стук копыт по аллее, ведущей к дому. Кто-то едет верхом, спешит. Ужели он? Остановился, голоса... Марья Алексеевна схватила упавшую шаль и устремилась на крыльцо. Туда уже сбежалась дворня, встречая нежданного гостя. Пред дамой предстал измученный, промокший до нитки, с ног до головы обрызганный грязью Левушка Бронский.
- Как, вы здесь? Вас отпустили? - радостно воскликнула Марья Алексеевна.
