— Хватит, мама!
— А ты… умник… перестать так разговаривать с мамой, — выпаливает Марта.
Эрик свирепо смотрит на мать и сестру:
— Я достаточно взрослый, чтобы решать за себя и за Флина.
— Отлично, — говорит Марта. — Тогда шевели задницей, езжай в Германию и займись ребенком. Иначе мы с мамой сами будем решать, что с ним делать.
Эрик ругается. Вернулся Айсмен!
Вдруг приятная атмосфера улетучивается. Я ошарашена тем, как эти трое мечут молнии. В конце концов женщины встают и молча уходят. Эрик включает мобильный, и я слышу:
— Томас… сейчас из ресторана выйдут мои мать и сестра. Отвези их в отель. Мы с Джудит вернемся на такси.
Закончив разговор, поворачивается ко мне, но я его опережаю:
— Я сержусь на тебя.
Он долго на меня смотрит и затем цедит сквозь зубы:
— Послушай, Джуд. Я лучше, чем кто-либо, знаю, что делаю. Что касается Флина, то они правы. Мне нужно вернуться в Германию и позаботиться о нем, но я не собираюсь отдавать его в интернат. Ханна не простила бы мне этого, и я себе тоже. Что касается меня, не волнуйся, я первый, кто не хочет остаться слепым, понятно?
От слова «слепой» по мне пробегает дрожь.
Вдруг я опять осознаю, что моя любовь, мой обожаемый мужчина болен страшной болезнью, и ко мне возвращается тревога. Я напрягаюсь, сдерживая слезы. Эрик берет меня за руку:
— Успокойся, малышка… Со мной все в порядке.
Киваю, но не произношу ни слова, потому что если скажу хоть одно, у меня из глаз польется Ниагарский водопад.
Эрик притягивает меня к себе, я сажусь к нему на руки, не заботясь о том, что подумают обо мне окружающие. Мне нужно почувствовать его близость, его аромат, обнять его, и больше всего мне нужно, чтобы он держал меня в своих объятиях.
Когда я немного успокаиваюсь, Эрик расплачивается, и мы выходим из ресторана. Берем такси и едем к нему в отель.
Войдя в номер, я по-прежнему молчу, у меня нет сил спорить, и, когда мы входим в спальню, Эрик берет меня за руку и говорит:
— Джуд, послушай…
Вдруг во мне просыпается неконтролируемый гнев. Он буквально выплескивается из меня:
— Нет, это ты меня послушай, чертов упрямец! Что касается Флина, я согласна с тобой, тебе лучше знать, что с ним делать. Но что касается твоей болезни, то если ты меня любишь и хочешь, чтобы мы были вместе, будь любезен вернуться со своей семьей в Германию и сделать то, что ты должен сделать. — Слезы катятся градом по моим щекам. — Я не знаю, почему ты отложил операцию, но если это из-за меня, уверяю, что буду ждать тебя, пока ты вернешься, понятно? Ты назвал меня своей невестой, и поэтому я требую, чтобы ты заботился о себе, потому что я люблю тебя и хочу быть с тобой еще долгие годы. Если хочешь, я поеду с тобой и буду с тобой рядом столько, сколько понадобится. Но прошу тебя, мне необходимо знать, что с тобой все в порядке. Потому что если с тобой что-то случится, я… я…
Эрик сжимает меня в объятиях, и я совсем раскисаю.
— Мне очень жаль, малышка… очень жаль.
Отталкиваю его. У него такое серьезное и отчаянное выражение лица, что я кричу:
— Да пошел ты к черту или еще куда-нибудь подальше! Если ты меня любишь, заботься о себе, а я в курсе твоих обязательств. Только так ты покажешь, что действительно меня любишь.
Некоторое время в тишине слышны только мои всхлипывания. В его глазах боль, но я не могу сдержать слезы. В конце концов он протягивает ко мне руку:
— Иди сюда, дорогая.
— Нет.
— Пожалуйста… иди.
— Нет… не хочу.
Он садится на кровать и ждет, пока стихнет мой гнев. Он хорошо меня знает и понимает, что мне нужно дать время. Через десять минут чувствую себя смешной, молча подхожу к нему и сажусь к нему на колени. Обнимаю его, и он очень нежно прижимает меня к себе. Так мы сидим долго, очень долго…
Я хочу его поцеловать, но он уворачивается.
— Ты только что играл со мной в кобру?
Эрик ухмыляется и еще крепче прижимает меня к себе.
— Когда-то такое со мной проделала ты, не так ли?
Он все же заставляет меня улыбнуться… Он нежно меня целует. Его руки все сильнее и сильнее обнимают меня, он встает вместе со мной и опускает меня на кровать. Снимает с меня трусики и, не отводя от меня взгляда, расстегивает брюки.
Наваливается на меня, прижимается к моей влажной киске и, зажав обе мои руки, медленно проникает в меня.
Я вздрагиваю, с удовольствием его принимая, изгибаюсь и закрываю глаза.
— Посмотри на меня, дорогая. Мне это нужно.
Я открываю глаза, понимая, что ему нужно видеть мое лицо, мои глаза, и он снова входит в меня. Из моего приоткрытого рта вырывается стон. Эрик ловит мои губы своими, продолжая входить и выходить из меня, и его ритм нарастает, даря мне все больше и больше наслаждения.
— Сильнее… сильнее… — требую я.
После многочисленных изумительных атак меня охватывает оргазм — как раз в тот момент, когда он тоже достигает пика и, обессиленный, падает на меня. Некоторое время мы лежим, переводя дыхание.
— Хорошо, Джуд, — говорит наконец Эрик, приподнявшись на локте. — Послезавтра я вернусь домой, чтобы меня прооперировали. Но ты должна серьезно обдумать мое предложение о том, чтобы жить со мной и с Флином. Хорошо?
Киваю и крепко сжимаю его в объятиях.
Жить без Эрика просто невозможно. Это трудно, невыносимо.
Я так привыкла, что он мельтешит по офису и по дому, что, оставшись одна, я совсем растеряна.
Перед отъездом он захотел рассказать Монике о нас, но я ему запретила. Ненавижу сплетни, а они наверняка будут, но чем позже, тем лучше.
В день, когда он уехал, он позвонил мне раз двадцать. Ему нужно со мной говорить, слышать меня, а также напоминать о просьбе уехать с ним в Германию. Мы так скучаем друг по другу…
В день операции мне звонит Соня и сообщает, что все прошло хорошо, но настроение у Эрика отвратительное. Он — тяжелый пациент. Проходят дни, и я прошу Соню спросить у Эрика, можно ли мне приехать его навестить. Его ответ — нет.
Он не хочет, чтобы его видели в таком состоянии. Пытаюсь его переубедить, но Соня советует не перечить.
В отчаянии звоню отцу и рассказываю о случившемся. Он успокаивает меня как может и приказывает идти спать.
На следующий день, когда я возвращаюсь с работы, меня ждут сестра и папа. Сквозь слезы и всхлипывания рассказываю им об Эрике.
Они тревожно на меня смотрят и не знают, как утешить. Но как всегда они поддерживают, подбадривают меня и уверяют, что Эрик — сильный мужчина и с ним все будет хорошо. Хочется в это верить. Мне просто необходимо в это верить.
Рано утром мы общаемся с отцом, и я рассказываю о возможном переезде в Германию. Похоже, он не против. Он понимает меня и поддерживает мое желание быть рядом с любимым человеком. Папа — самый чуткий человек на свете, и, хотя ему больно оттого, что я уеду, он верит в любовь и в то, что нужно жить сегодняшним днем.
