Барни тоже рассмеялся с облегчением, склоняясь над Ниной и целуя ее в уголки рта.
— Спасибо. Заснуть я бы сейчас все равно не смог.
Нине не хотелось сравнивать Барни с Гордоном, но она не смогла удержаться от этого. Барни не удалось заставить ее забыть себя, время, место — все кроме того, что он с ней делал, как это удавалось Гордону, да Нина и не ждала от него этого. Она чувствовала его страсть, его юношескую неловкость, и ей захотелось вдруг приободрить его.
— Все хорошо. Я хочу быть с тобой. Я рада, что мы вместе.
Барни закрыл глаза и вздохнул, а затем пробормотал:
— Я так хотел этого. Я так долго этого хотел. Я думал, ты это видишь.
— Я видела.
Оба они вновь радостно рассмеялись, понимая, что удалось наконец преодолеть разделявшую их пропасть или хотя бы забыть о ней ненадолго.
После этих слов все было уже легче. Нина вселила в Барни уверенность, он был очень нежен и абсолютно естественен, как и ожидала Нина.
Когда все закончилось, Барни прошептал, прижавшись губами к щеке Нины:
— Спасибо тебе. Я не помню, я говорил тебе, что ты красивая?
— Думаю, что да, в той или иной форме.
— В той или иной форме недостаточно. Ты безумно красивая.
Нина улыбнулась. Теперь настала ее очередь благодарить Барни.
— Спасибо тебе, — нежно сказала она.
Ей было приятно то, что оба они так легко и непринужденно подошли к этому моменту. Нина отогнала от себя весь свой здравый смысл и чувство ответственности и заставила себя думать о том, как их с Барни дыхания сливаются в одно. Через несколько секунд Нина поняла, что Барни засыпает — и не удивительно. По кругам под глазами и заострившимся чертам лица было видно, насколько он вымотан.
Барни проспал примерно час. Все это время Нина тихонько лежала рядом. Затем он неожиданно открыл глаза. Барни выглядел полностью отдохнувшим. Это заставило Нину опять подумать о его молодости и здоровье.
— Я должен позвонить, — сказал Барни.
Он позвонил снова в больницу, затем Ханне.
— Я сказал ей, чтобы она ложилась и попробовала заснуть, — объяснил он Нине. — Она думает, что я у Тома.
Барни снова лег рядом с Ниной. Несколько секунд они пристально изучали лица друг друга, как бы пытаясь еще раз осмыслить и осознать эту новую степень их близости и понять, что же следует делать дальше. Нина провела пальцами по губам Барни. У него был очень красивый рот. Ей опять вспомнилось все, что произошло утром. И тут же Нина испугалась, что может показаться жадной до наслаждений вдовушкой, заманившей смазливого юнца к себе в постель.
— Все это должно остаться между нами, Барни, — сказала она. — Это было очень приятно, немного удивительно, но я не хочу, чтобы об этом узнал весь белый свет.
— А я хочу рассказать всем. Мне хочется залезть на крышу и прокричать оттуда на весь Графтон. Как же я могу удержаться?
Широкая улыбка обнажила безупречно белые зубы Барни, он приподнялся на локте и смотрел теперь на Нину сверху вниз. Всякая неуверенность улетучилась, как дым. Барни был вполне доволен собой и своей победой. «Как молоденький петушок», — устало подумала Нина, чувствуя себя по сравнению с Барни какой-то высохшей изнутри, старой и вымотанной жизнью. Нине было бы легче, если бы Барни ей не нравился. Но все было как раз наоборот. Нину вновь начали одолевать призраки.
— Придется удержаться, — сказала она. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал.
— Ну, конечно же, никто не узнает, если тебе так хочется, — заверил ее Барни. — Ты стыдишься меня, в этом все дело, да?
— Вовсе нет. Скорее самой себя.
— Почему?! — удивился Барни. — Тебе что, не понравилось, как все это было?
— Ну что ты, Барни. Мне все очень понравилось. Но это вопрос… ну, приличия, что ли.
— Потому что мы не совсем одного возраста? Но ведь если мы с тобой чувствуем, что подходим друг другу, кого еще это, черт возьми, касается.
Нине приятно было это слышать. Увидев, что попал в точку, Барни продолжал:
— Если никто ничего не узнает, можно мне будет прийти к тебе еще? Я прокрадусь неузнанным под покровом ночи, если ты так уж на этом настаиваешь.
Нина увидела, что Барни смеется, и сама тоже почувствовала какую-то легкость. Вспоминая Гордона, Нина успела уже подумать о том, что за новые наслаждения тоже придется расплачиваться страданиями. Но взгляд Барни на окружающий мир был настолько прост и естественен, что ей тут же захотелось разделить его.
В конце концов, напомнила она себе, оба они бы ли взрослыми людьми, вполне способными отвечать за свои поступки, и испытывали друг к другу определенное влечение, и неважно, что неизвестно было сколько это продлится.
— Тебе придется пробираться ко мне ночью в длинном плаще и с фальшивой бородой, — сказала Нина.
— Все, что угодно, только бы тебе понравиться. Так можно мне прийти?
Нина кивнула, и наградой ей было засветившееся от счастья лицо Барни.
Кэтти и Люси пришли в больницу навестить отца. Прошло два дня после приступа. Дарси перевели уже в общую палату, и сейчас он сидел, откинувшись на спинку кровати. Лицо его было все еще не очень здорового цвета, но часть его беспокойной энергии уже, казалось, вернулась к Дарси.
— Диета и упражнения, — пожаловался он дочкам. — Эти чертовы доктора вваливаются сюда толпами, становятся вокруг постели и начинают перечислять мне, чего я не должен есть, чего не должен пить и как я должен гулять, плавать и избегать стрессов. Как вам нравится такая жизнь?
— Ты должен делать все, что они говорят, папа, — сказала Кэтти. — Ведь правда, Люси? — обернулась она к сестре.
Люси сидела на стуле в углу и накручивала на палец непослушную прядь волос, выбившуюся из прически.
— Да. Забудь о сигарах и ешь побольше грейпфрутов.
Дарси поправил одеяло.
— Я пообещаю им все, что угодно, только бы они скорее выпустили меня отсюда. И если они не пообещают сделать этого в ближайшее время, я просто встану и убегу.
Кэтти покачала головой.
— Что за спешка? Воспользуйся случаем и отдохни как следует.
— Не нужен мне никакой отдых. У меня куча дел, которые необходимо сделать.
Кэтти удивила какая-то незнакомая ей злобная настойчивость, проглянувшая сквозь привычные жалобы больного человека, который, почувствовав себя чуть лучше, рвется покинуть больничную койку. Дарси отер ладонью рот, а Кэтти встревоженно оглянулась, ища поддержки у сестры, но Люси казалась полностью поглощенной своими волосами.
— Слушайся врачей, папа, — настаивала Кэтти. — Ты ведь знаешь, как все мы тебя любим. — Кэтти накрыла ладонью руку отца.
