— Привет, Жен, — усмехается проходящая мимо Соня. Она тоже ординатор, причем явно не из простушек. Хотя о чем это я? Здесь нет ни одного человека, с которым не нужно соблюдать осторожность.
— Как я могу попасть в лабораторию? — гневно спрашиваю.
— Никак, карты-ключи есть только у членов группы, — пожимает она плечами. — Политика такова, что посторонним вход строго воспрещен. Чтобы даже случайно не нарушить чистоту эксперимента.
— И что, мне вечно теперь смотреть на… вот на это? — указываю рукой на спину Капранова.
Она смеется:
— Если хочешь и дальше работать с Капрановым и ничего не имеешь против больных раком, можешь написать заявление о прикреплении к лаборатории. Вместо клипирования аневризм (микрохирургическое выключение мешковидного образования сосудов головного мозга с помощью клипса) будешь глиомы (разновидность опухолей головного мозга) кромсать. Правда, там конкурс…
— Конкурс? — переспрашиваю недоверчиво.
— Работа на волонтерских началах с неизлечимо больными отлично смотрится в резюме. Все хотят устроиться потеплее, — понимающе улыбается Соня.
Да-да, все, что связано с неизлечимо больными, отлично смотрится в резюме. Главное только, чтобы не в самой медкарте. Конкурс, видите ли… А если меня не одобрят? В смысле мы с Рашидом друг другу не понравились. Вслух этого никто не сказал, но собеседование было сухим и неловким. От приятного незнакомца из бара не осталось и следа. Думаю, если бы не Харитонов, Рашид бы костьми лег на пороге центра, дабы меня в него не пустить. И теперь, когда протекция свыше снята, приятные бонусы закончились, не так ли?
Тем не менее попытка-то не пытка. Капранова без боя не отдам. Не для того я столько лет приручала гада, чтобы теперь отдать какой-нибудь Соне.
С этой девушкой я познакомилась в свой первый день. Мы вместе среагировали на «синий код» (необходимость реанимации для пациента). Нужна была трахеотомия (введение канюли в горло пациента для обеспечения легких кислородом. Применяется при закрытии дыхательных путей), и я сначала не поняла, почему она доверила процедуру новенькой; только потом обнаружила, что за нами наблюдают Валерий Харитонов и сам Мурзалиев. Ну не прелестный ли экзамен? С другой стороны, а чего было ожидать? Здесь не просто так стены стеклянные. Все мы как на ладони.
Воспользовавшись случаем, я незаметно спросила у Сони, как часто в центр приходят Харитоновы, и выяснила, что «старший» появляется очень редко, приходит только к Рашиду, а вот «младший» — гость частый. Раз в неделю бывает. С тех пор я начала краситься на работу, хотя и знаю, что не стоило бы.
— И где мне взять заявление? — спрашиваю.
— У секретаря Мурзалиева, конечно. Все научные гранты идут только через него, — пожимает плечами Соня.
Поскольку для меня здание новое и во многом неизведанное, заполнить бумагу я решаю у стойки регистратуры. Однако Настасья Викторовна — заведующая картами больных медсестра — отговаривает молодую девушку в лице меня от возни с умирающими. Киваю и соглашаюсь, но делаю по-своему. Не думаю, что здесь о моем заболевании знают — это видно по отношению. И если Рашид не счел нужным сообщить персоналу мой диагноз, то я только «за».
— Брось эту затею. У Рашидки ведь столько других проектов — выбирай любой, где пациенты не мрут как мухи.
Из-за «Рашидки» на бумаге появляется странная закорючка. Интересно, здесь у всех такие теплые отношения с руководством? Или Настасье Викторовне можно больше, чем простым смертным, поскольку она здесь со всеми накоротке? О, мимо этой женщины не пройдешь, не поговорив — отношения она строить умеет, но все же «Рашидка» — слишком! Пока я раздумываю над тем, стоит ли попросить новый бланк, за спиной раздается знакомый голос:
— Бросьте, Настасья Викторовна, не понравится — сама сбежит. Это ж не продажа в рабство.
— Вот именно, Кирилл Валерич, что продажа, — грозит ему пальцем возмущенная медсестра. — Ох, и кто только хирургию выбирает. Так оно переживательно. Приходят сюда детьми восторженными, ждут волшебства, а потом вот таких вот парочку не спасут, и весь свет из глаз уходит — будто и не было. И остается сплошной цинизм да ядовитость.
— Ну так все мы, Настасья Викторовна, взрослеем. Никуда не деться.
— И то верно, — вздыхает пожилая женщина и уже открывает рот, чтобы продолжить спор, но в регистратуре раздается звонок телефона, и, скажу вам, его трель звучит как «Алилуйя».
— Кирилл Валерич, — киваю я Харитонову, выкроив наконец время для приветствия. Но в глаза не смотрю — это лишнее.
— Жен Санна, — отвечает он в тон. — Что ж вы, и впрямь на землю безнадежную подались?
— Так ни гордости, ни остатков уважения — за мужчиной бегаю.
От этих слов у него как-то смешно вытягивается лицо, и я понимаю, что до конца жизни эту гримасу не забуду. Губы сами собой растягиваются в улыбку от уха до уха.
— Капранов, что ли? — спрашивает с плохо скрытым облегчением.
— Прячется от меня в лаборатории, — даже не пытаюсь спорить и водить за нос дальше.
— Прячется? Я думал, он там работает…
— О нет. Он именно прячется. Ой, да вам не объяснить. Просто… просто он Капранов! — восклицаю запальчиво и обнаруживаю, что Харитонов улыбается.
— Вы дописали? — спрашивает.
— Что?
— Заявление дописали? Если да, то давайте мне — как раз отнесу Рашиду, он и утвердит.
— Разве там не конкурс?
— Конкурс. Но как же вы без своего мужчины-мечты? Глядишь, весь блеск из глаз уйдет.
Смутившись, отворачиваюсь и вывожу замысловатую закорючку в графе подписи, но дату не ставлю — начинаю сомневаться. Разве правильно, что всеми нашими рабочими отношениями с Мурзалиевым руководит Кирилл?
— Может, я лучше сама?
— Оно не тяжелое, — неправильно понимают меня.
— Я не об этом. Просто мы с Мурзалиевым и так не ладим..
— Предлагаю вам доказать собственную независимость в следующий раз — когда вашему альянсу с Капрановым ничего угрожать не будет, — говорит, вытягивая заявление из-под моих пальцев. — Убежден, что ничего страшного не случится, если дату поставлю я сам.
Когда он уходит, я еще долго смотрю ему в спину.
Кирилл
Рашид встречает меня улыбкой, но выглядит более измученным, чем обычно. Годы уже стерли с его лица радость, но, видимо, работы по открытию гранта продвигаются слишком тяжело, и к обычной серьезности прибавилась усталость. Это неудивительно, в исследования по выращиванию тканей сердца мы планировали привлечь государственные инвестиции, но один подобный проект Мурзалиева уже закончился неудачей, и теперь эксперты будут под микроскопом рассматривать каждое слово. Стресс не прошел бесследно.
