Я перед Егором виновата не меньше, потому что испугалась, сбежала, совершенно не понимая, как сильно его обидела, сколько боли ему причинила.
— Вы не понимаете, что творите, Ксюша, вы ему сейчас жизнь ломаете.
— А вы его чуть не угробили, — возвращаю ему должок, глядя прямо в глаза.
Он теряется, я по лицу вижу, по вспыхнувшей во взгляде ярости.
— И меня чуть было соучастницей не сделали, уходите, Евгений Николаевич, нам с вами говорить не о чем.
Он сначала молчит, не двигается даже, а потом резко вскакивает на ноги, одаривая меня таким бешеным взглядом, что я тут же жалею о своей излишней болтливости. Однако вопреки моим ожиданиям, мужчина лишь шумно втягивает воздух в легкие, а потом и вовсе стремительно пролетает мимо меня, и через несколько секунд я слышу, как захлопывается входная дверь.
И лишь спустя долгие минуты ко мне возвращается способность двигаться.
Медленно, на ватных совершенно ногах, я подхожу к кухонному столу и падаю на стул, пряча лицо в ладонях.
На глаза наворачиваются слезы, и я понимаю, что в общем-то нет повода реветь, в это раз нет, а все равно паршиво. И я совру, если скажу, что слова этого человека меня не задели, совру, если скажу, что ему не удалось посеять во мне зерно сомнения. Удалось.
Я так глубоко погружаюсь в себя, что даже не замечаю возвращения Егора, и лишь когда до слуха доносится любимый голос, понимаю, как глупо попала.
— Ксюша, малышка, Ксюш.
Я смотрю на него в ужасе, смахиваю с лица слезы.
— Ксюш, что случилось?
— Ничего, я… — я даже не могу ничего придумать.
— Давай ты не будешь заливать, еще скажи лук резала, или фильм грустный посмотрела. Рассказывай. Правду.
Я не знаю, что ему сказать, ничего не могу придумать, понимая, что не смогу ему соврать, и не хочу, в общем-то.
— Я жду, Ксюша.
— Твой отец, приходил, — выдыхаю тихо, — снова.
— Что он тебе наговорил? И что значит снова?
Он напрягается, с меня взгляда не сводит, челюсти с силой сжимает. На скулах играют желваки, дыхание становится шумным, рванным. И я понимаю, что мне стоило, как и раньше держать язык за зубами, но, видимо, я слишком долго молчала. А потому меня прорывает, слова сами рвутся наружу, и я вываливаю на Егора все, что произошло за последний год. Вываливаю на него и причину своего глупого поступка и последовавшего следом за ним побега.
Егор ничего не говорит, только напрягается сильнее прежнего, практически скрипя зубами от злости. А потом он резко поднимается, явно намереваясь натворить дел.
— Егор, — в последний момент я хватаю его за руку. — Подожди, пожалуйста.
— Отпусти, Ксюш, мне надо отъехать на полчасика, — он едва держит себя в руках, и я понимаю, что просто не отпущу его в таком состоянии.
Сорвавшись с места, я практически налетаю на Волкова, обнимаю его так крепко, как только могу.
Не пущу, в таком состоянии никуда не пущу.
— Ксюша, я сейчас не в том состоянии, отпусти меня, иначе я могу тебе навредить.
— Ты не можешь, — остервенело мотаю головой, обхватываю его за шею, прижимаюсь к нему всем телом, готовая держать до последнего. — Не можешь, — повторяю и прежде, чем он успеет возразить, встаю на носочки и прижимаюсь губами к его. Он сначала не отвечает, стоит напряженный до предела, но спустя несколько мгновений со стоном сдается.
— Ксюша.
— Не уходи, пожалуйста.
— Малыш… — я чувствую, как он успокаивается, как расслабляются стальные мышцы.
— Не пущу, это все ерунда, слышишь, ерунда.
Шепчу и продолжаю его целовать. Губы, подбородок, шею.
— Ксюш…
— Тссс…
Не позволяю ему договорить, а себе не даю передумать. Мне нужно успокоить его, переключить. И я знаю, точно знаю как. Не раздумывая более, я просто опускаюсь перед на колени, полная решимости совершить задуманное.
— Малышка, ты чего? — он перехватывает мои руки, как только я касаюсь пряжки ремня.
— Тихо.
— Ксюша, — его голос становится до ужаса хриплым, взгляд чернеет.
И я понимаю, что все делаю правильно, что вот так надо.
Пока Егор не пришел в себя, торопливо справляюсь с ремнем, расстегиваю пуговицу и тяну собачку молнии вниз.
Я никогда ничего подобного не делала, не думала даже в эту сторону. А сейчас… сейчас мне хочется, самой хочется, очень. Все кажется таким простым, правильным.
У меня внутри все полыхает, перед глазами все плывет. Господи, ну неужели так действительно бывает? Неужели можно настолько хотеть человека? Даже вот так, стоя перед ним на коленях?
А я хочу, безбожно хочу, настолько, что готова постанывать от одного лишь запаха своего мужчины. И когда я обхватываю ладонью внушительный член, стонет уже Егор. Мамочки, меня прошибает от кайфа, от простого понимания, что ему хорошо, от этой, пусть временной, но власти над самым замечательным на свете мужчиной.
Я вся дрожу от предвкушения, теряя связь с реальностью, чувствуя, как на затылок ложится большая ладонь, мягко надавливая, направляя. И я не сопротивляюсь, послушно наклоняюсь, открываю рот, обхватывая губами голову.
— Бляяяяя….
Мне ничего не приходится делать, потому что Егор не позволяет, как всегда, сам руководит процессом, и все что мне остается — покориться, позволить брать себя так, как ему нравится. Он двигается медленно, осторожно, проявляя заботу, а я дурею просто, удивленная своей реакцией и кайфую от доносящихся до слуха стонов любимого мужчины. В какой-то момент я чувствую, как Егор начинает дрожать, хватка на затылке слабеет.
— Ксюша, все стоп, я сейчас…
Он пытается отстраниться, но я не позволяю. Нет, я хочу до конца. Прикрываю глаза, глубже вбираю в себя его член и чувствую, как теплая струя ударяет в горло.
—
